Молодость уходит из под ног. Архивные смальты поэтической мозаики поэта рубцова
Статья вторая.
Стихотворение «Элегия» («Стукнул по карману – не звенит»).
Архивная история написания, ранние варианты и устоявшиеся версии стихотворения.
К постановке вопроса о многовариантности лирики поэта.
Начнём необычно. Стихотворение «Элегия», к счастью для исследователей, оказалось записанным на магнитофонную ленту. Мы можем послушать авторское исполнение этого произведения поэтом Николаем Рубцовым. Эту запись осуществил Б.И.Тайгин в 1962 году среди 12 стихов начитанных тогда поэтом Рубцовым. Все признаки интонации, голоса молодого поэта говорят за это. Само читаемое стихотворение полностью соответствует варианту из ГАВО (Государственный архив Вологодской области) . Обозначим его, как вариант первоначальный (первый).
по карману –
не звенит,
В коммунизм – таинственный зенит –
Полетели мысли отдыхать.
Но очнусь, и выйду за порог,
И пойду на ветер, на откос
О печали пройденных дорог
Шелестеть остатками волос.
Память отбивается от рук,
Молодость уходит из – под ног,
Солнышко описывает круг,
Жизненный
Отсчитывает срок…
В стихотворении сохранена пунктуация архивного документа. Посвящение брату Алику Рубцовым не озвучивается, нет его и на первой печатной версии из ГАВО. В сборнике «Волны и скалы» выпущенном самиздатовским способом Борисом Тайгиным в 1962 году в количестве шести (6) экземпляров данное стихотворение датируется мартом 1962 года, указывается место написания (возможно имелось в виду именно этой версии) - город Ленинград.
Стихотворение «Элегия» занимает явно особое положение в сборнике, ибо публикуется первым в разделе «Вместо предисловия» и с посвящением «Брату Алику». Разночтений с первым вариантом из ГАВО несколько. Построение строф, знаки препинания несколько изменены в сборнике. Вместо строчки «В коммунизм – таинственный зенит», в сборнике «В коммунизм – безоблачный зенит». Видимо под воздействием тогдашней идеологии, говорить о коммунизме, вообще–то таинственной сущности человечества, следовало как о безоблачной сущности. Тайгину или Рубцову, но это пришло им в голову и исправление в печатном варианте состоялось. Надо сказать, что и до сих пор эта сущность коммунизма скорее таинственная, нежели безоблачная. Никто пока не живал при коммунизме и эта теория на практике никем не проверена. Однако неприятностей по поводу эпитетов желаемого строя можно было обрести в полной мере в те годы - это факт. То, что Николай Рубцов исправляет эпитеты понятия «коммунизм» это очень понятно. Н.С.Хрущёв, вначале 60 х годов 20 века, всерьёз намеревался построить его в СССР и шутить с этим было нельзя. Следующий принципиальный вариант стихотворения «Элегия» из ГАВО обозначим как вариант второй. Рубцов со свойственным ему молодым оптимизмом ищет новые ходы в стихотворении
Стукнул по карману –
Не звенит!
Стукнул по другому –
Не слыхать!
В коммунизм –
В безоблачный зенит
Полетели мысли
Отдыхать.
Память отбивается
Молодость уходит
Из – под ног.
Солнышко описывает
Жизненный отсчитывает
Я очнусь и выйду
За порог,
И пойду на ветер,
Пройденных дорог
Шелестеть
Остатками волос…
Стукну по карману –
Не звенит!
Стукну по другому –
Не слыхать!
В коммунизм –
В безоблачный зенит
Улетают мысли
Отдыхать…
Итак, первый вариант из ГАВО и из сборника «Волны и скалы» отличается от второго варианта из ГАВО тем, что первое четверостишие повторяется как четвёртое. Прошедшее время «полетели мысли», «стукнул по карману» преобразуется в настоящее время «улетают мысли» и «стукну по карману» в последнем четверостишии. Обратите внимание на то, что Николай Рубцов переставляет местами второе и третье четверостишия по сравнению с вариантом первым. Строчка «но очнусь, и выйду за порог» даётся во втором варианте как «я очнусь, и выйду за порог». Конечно, меняется разбивка строф, они отделяются друг от друга. Получается совсем другой ритм стихотворения и в этом весь Рубцов ленинградского периода творчества. Эксперимент, поиск нового, освоение неизвестных поэтических горизонтов… В 1967 году в книге «Звезда полей» Н.М.Рубцов использует уже совсем другой тональный вариант стихотворения.
ЭЛЕГИЯ
Стукнул по карману - не звенит!
Стукнул по другому - не слыхать!
В тихий свой, таинственный зенит
Полетели мысли отдыхать.
Но очнусь и выйду за порог,
И пойду на ветер, на откос
О печали пройденных дорог
Шелестеть остатками волос.
Память отбивается от рук.
Молодость уходит из-под ног.
Солнышко описывает круг-
Жизненный отсчитывает срок.
Стукну по карману - не звенит!
Стукну по другому - не слыхать!
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать...
Сколько литературоведческих копий уже сломано в турнирах, доказывающих принадлежность этих последних двух строчек Рубцову или редакторам. Вопрос можно поставить и по другому – пришлось ли с этим редакторским вариантом согласиться Рубцову или сам поэт предложил такой оптимистично – весёлый выход из этого элегичного стихотворения. Следуя фактам биографии Рубцова, следует сказать, что в Ялте он так и не побывал, а вот в дом творчества Дубулты в Прибалтике на март 1971 года заявление и правда написал, так как не собирался умирать в «крещенские морозы января 1971 года (кстати в 1971 в Ялте, согласно заявлению отдыхала Людмила Славолюбова, писатель – очеркист из Вологды) .
Давайте обратимся к воспоминаниям приятелей поэта об этом стихотворении
Хлопнул по карману
Не звенит.
Хлопнул по другому
Не слыхать…
Вот так по утверждениям одних звучала строка Рубцова и только редактура заставила изменить правильное «хлопнул» на более литературное «стукнул». Что же, эта точка зрения понятна. А вот как вспоминает это стихотворение Рубцова А.А.Ольшанский . «Недавно я взял его сборник "Подорожники", и многие страницы всколыхнули мою память. Я был одним из первых слушателей стихотворения "Стукнул по карману...". Однажды утром столкнулся с Колей в коридоре общежития Литинститута. С поэтами по утрам было встречаться небезопасно, поскольку многим из них хотелось кому-нибудь прочесть написанные ночью стихи. Была даже такая шутка: "Не стой на виду, а то переведу!"
Вполне возможно, что Рубцов в ту ночь вообще не спал и ему хотелось попросту есть. Он прочел концовку стихотворения, не без юмора названного "Элегией": "Стукнул по карману - не звенит. Стукнул по другому - не слыхать. Если только буду знаменит, буду неимущих похмелять!.." Последняя строка "То поеду в Ялту отдыхать...", потом появившаяся в сборниках, явно не рубцовская, придуманная редакторами. Последняя строфа выполняла роль своего рода колядки - предложения поесть-выпить в обстоятельствах, когда "не звенит". "Буду неимущих похмелять!.." - конечно же, обещание поддержать в трудную минуту друга-литератора». Александр Ольшанский сейчас преподаёт на Высших литературных курсах в Литературном институте и его воспоминания чрезвычайно важны и документальны. Но записанного Рубцовым такого варианта не сохранилось, может это была шутка момента и только. Со временем написания стихотворения тоже не всё ясно.
Какие – то ранние версии этого стихотворения вспоминает Валентин Сафонов, флотский друг Николая Рубцова . «Это потом уже, годы спустя, в известном ныне всем стихотворении Рубцова «Стукнул по карману - не звенит...» появится пронзительная концовка:
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать...
И возвышенно-грустное название свое - «Элегия» - обретет это стихотворение позже. В таком виде, строго говоря, будет оно опубликовано на сотой странице сборника «Звезда полей», выпущенного издательством «Советский писатель» в 1967 году.
Мы, североморцы, услышали это стихотворение десятью годами раньше. Был у нас добрый обычай: каждое занятие литобъединения завершать чтением юмористических стихов, экспромтов, пародий и эпиграмм друг на друга, чаще всего сочиненных тут же, по ходу разговора. Молодые все были, зубастые, случалось порой, слово опережало мысль: где бы и подумать, помолчать - ан нет, спешишь высказаться...
Вот в такой как раз обстановке и прочел Рубцов стихи, которым в будущем суждено будет стать «Элегией». И не было в ней, то бишь в них, в стихах, ни слова о Ялте: последняя строфа целиком повторяла первую, только глагол «полетели» стоял в настоящем времени. И «зенит» соседствовал с другим эпитетом: «безоблачный». Вот так читалось: «В коммунизм - безоблачный зенит улетают мысли отдыхать...»
Мы - три десятка моряков, летчиков, солдат, военных строителей - восприняли это стихотворение как шутку, не более. А иначе и быть не могло. Давайте вспомним:
Но очнусь и выйду за порог
И пойду на ветер, на откос
О печали пройденных дорог
Шелестеть остатками волос.
Память отбивается от рук,
Молодость уходит из-под ног,
Солнышко описывает круг -
Жизненный отсчитывает срок...
Очень уж не вязалась печальная наполненность этих строк с обликом автора - жизнерадостного морячка. Впрочем, даже не то, что не вязалась - противоречила ему».
Итак, если верить Сафонову, то датировка написания «Элегии» 1962 год неверна. Впрочем, мы уже предупреждались о том, что Николай Рубцов мог просто датировать свою очередную версию стихотворения. Кому – то из приятелей Рубцова нравятся строчки про Ялту, кто – то их не принимает. Иван Костин вспоминает
«Но первую свою популярность Николай завоевал все же среди студенческого окружения исполнением своих песен-экспромтов, сочиненных как бы в шутку, но с явным вызовом официальной поэзии.
Однажды, когда я заглянул в его комнату на звук гармошки и голоса (он неплохо играл и на гитаре), он напевал такие строки, ставшие впоследствии широко известными:
Стукну по карману - не звенит.
Стукну по другому - не слыхать.
В коммунизм, в заоблачный зенит
Полетели мысли отдыхать.
Стихотворение это под названием "Элегия" было впервые опубликовано в сборнике "Николай Рубцов" ("Советская Россия", 1977 г.), в нем была "подредактирована" первая строфа: "Стукну по карману - не звенит. Стукну по другому - не слыхать. В тихий свой таинственный зенит полетели мысли отдыхать". Согласитесь, это слабее, расплывчатее по мысли».
Видите тут вспоминается и «заоблачный» и «безоблачный» зенит, вариантов видимо было много, так и коммунизм был делом незнаемым доселе… Авторы воспоминаний иногда точно не знаю, где и когда было опубликовано это стихотворение Н.М.Рубцова, ну да простим им, мы то всё знаем точно.
Далее вашему вниманию предлагаются воспоминания Бориса Укачина, в части касающейся этого стихотворения Рубцова . «Всем ясно, жить на скудную студенческую стипендию трудно, поэтому в нашем общежитии быстро стало популярным стихотворение Рубцова, где были такие строки:
Стукнул по карману - не звенит.
Стукнул по другому - не слыхать.
В тихий свой, таинственный зенит
Полетели мысли отдыхать.
Правда, выпуская в издательстве «Советский писатель» в 1967 году свою первую московскую книгу «Звезда полей», автор счел нужным заменить и уточнить некоторые слова из последних двух строчек. И, мне думается, поступил совершенно верно: у него был тонкий вкус к слову».
Ну вот, Укачин уже более точен в воспоминаниях. Но, повторюсь, нас интересует последняя строфа и отношение к ней. Это связано с вопросом многовариантности лирики Рубцова и с тем как же печатать его произведения.
Итак, можно сказать, что существуют две основные версии с разночтениями стихотворения «Элегия» («Стукнул по карману…) напечатанные в первом самиздатовском сборнике «Волны и скалы» 1962 года и в лучшем сборнике Николая Рубцова «Звезда полей» 1967 года. Вариант из «Звезды полей» более известен и он подавляюще часто воспроизводится как стихотворение «Элегия» во всех вновь выходящих сборниках поэта.
Видимо то, о чём буду писать далее, в первую очередь будет интересно историкам литературы и литературоведам. Но ради этих наблюдений и новых данных писалась статья. Считаю, что Ленинградский период творчества Н.М.Рубцова, как бы к нему не относиться, невозможно выкинуть из его творческой биографии. Да поэт экспериментирует, иногда на грани фола. Некоторые считают подобное стихосложение вершиной творчества Рубцова. Кто – то считает недопустимым и даже вредным печатать стихи из сильно недооценённого сборника «Волны и скалы» в полном объёме, дескать они не характерны и не достойны высокого горизонта Рубцова. Но можно поставить вопрос и по другому, помня слова В.И.Белова начертанные на сборнике который Борис Тайгин подарил вологодскому критику Василию Оботурову: «Требуется переиздать миллионным тиражом». Нам дорого всё написанное Н.М.Рубцовым и его творческая биография не должна страдать из-за идей и мнений. Она должна быть полной и документальной. Другое дело, что комментарии к ней должны быть объективные и беспристрастные.
Предлагаю вернуться к сборнику «Волны и скалы» и внимательно пробежаться по его содержанию. В разделе седьмом «Хочу – хохочу» давайте пристально вчитаемся в стихотворение «МУМ (марш уходящей молодости)» на странице 43. Стихотворение датировано Рубцовым апрелем 1962 года.
(марш уходящей молодости)
Стукнул по карману, - не звенит:
как воздух.
Стукнул по другому, - не слыхать.
Как в первом...
В коммунизм - таинственный зенит -
как в космос,
полетели мысли отдыхать,
как птички.
Но очнусь и выйду за порог,
как олух.
И пойду на ветер, на откос,
как бабка,
о печали пройденных дорог,
как урка,
шелестеть остатками волос,
как фраер...
Память отбивается от рук,
как дура.
Молодость уходит из-под ног,
как бочка.
Солнышко описывает круг,
как сука, -
жизненный отсчитывает срок...
Как падла!
Ленинград,
апрель, 1962
Это по сути та же «Элегия», но какой – то хулиганский вариант бесшабашного поэта, который следует читать в определённой аудитории, вслух и обязательно со сцены. Согласен, не всем он придётся по вкусу, некоторые посчитают его недостойным таланта Рубцова и не стоящим никакого разбора. Но зачем то же молодой поэт включил его в свой сборник. Вот как Б.И.Тайгин вспоминает о работе над книгой :
«В свете нашего замысла об издании его книжки стихов, Николай в скором времени обещал снова зайти ко мне. Я немедленно приступил к печатанию на машинке оставленной им подборки стихов, получая при этом настоящее эстетическое удовольствие, настолько стихи его были великолепны! В течение полутора месяцев (июнь и пол - июля) Николай бывал у меня довольно часто, имея с собой новые стихи, новые мысли и конкретные предложения по изданию его книжки. Вероятно, он периодически возвращался к доработке текстов ранее написанных им стихов, исправляя и переделывая в них отдельные строки и даже целые строфы, постоянно улучшая стих до классического образца... Была ли эта практика случайной, или он постоянно так работал, доводя свои стихи до совершенства, сказать не берусь, но в период печатания его книжки стихов, мне приходилось неоднократно перепечатывать заново уже готовые страницы, т.к. в тексты многих стихов Николай вносил, иногда в один и тот же стих неоднократно, разные изменения... Если изменения были значительны, менялась дата написания стиха!»
На лицо очень серьёзная редакторская работа Тайгина и неподдельный интерес и ответственность Рубцова. Ничего лишнего, того, чего бы Николай Рубцов не хотел видеть в сборнике, в нём просто появиться не могло. Почему же две версии одного и того же по сути стихотворения оказались в этом сборнике. Если отбор в «Волны и скалы» был ответственным, то, что это - небрежность или недосмотр поэта и издателя? Думается, нет, Считаю, этот шаг Николая Рубцова распутьем. Вот она дорога экспериментов, авангарда, может быть полных залов поклонников, созвучные времени «оттепели» в политике стихотворные строки «МУМ». Можно двигаться по этой дороге, конечно совершенствуя тематическое мастерство и далее успех на этом пути.
Рубцов это понимает и пишет в предисловии к сборнику «Волны и скалы»: «В этот сборник вошли стихи очень разные. Весёлые, грустные, злые. С непосредственным выражением и с формалистическим, как говорится, уклоном. Последние - не считаю экспериментальными и не отказываюсь от них, ибо, насколько чувствую, получились они - живыми. Главное - что в основе стиха. Любая "игра" не во вред стихам, если она - от живого образа, а не от абстрактного желания "поиграть". Если она - как органическое художественное средство. Это понятно каждому, кто хоть немножко "рубит" в стихах».
Но в том, же предисловии: «В жизни и поэзии - не переношу спокойно любую фальшь, если её почувствую. Каждого искреннего поэта понимаю и принимаю в любом виде, даже в самом сумбурном. По-настоящему люблю из поэтов-современников очень немногих. Чёткость общественной позиции поэта считаю не обязательным, но важным и благотворным качеством. Этим качеством не обладает в полной мере, по-моему, ни один из современных молодых поэтов. Это - характерный знак времени. Пока что не чувствую этот знак и на себе».
Размышления Рубцова интересны, но содержание сборника интересней не менее. «Вместо предисловия», в начале, Николай Рубцов печатает классический (пусть и первый) вариант «Элегии», а «МУМ», экспериментальный вариант, только в конце, - в разделе «Хочу – хохочу» как бы уже не в серьёзной, не в актуальной для него позиции. Посвятив «Элегию» брату Алику Николай предначертал себе другой путь, выбранный сознательно – дорогу русской классической поэзии и в ней он видит своё будущее. Свою светлую печаль и свою любовь к родному краю, к России поэт выплеснет в стилистике великих русских поэтов. Рубцов уже тогда осознанно выбирает прямой и понятный поэтический удел Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, Бунина.
Не знаю, насколько убеждает это наблюдение, но вот ещё один характерный штрих рубцовского перепутья. Рубцов заканчивает сборник «Волны и скалы» разделом «Вместо послесловия». В нём одно стихотворение «Лесной хуторок» (идиллия), а это тоже первый вариант стихотворения «Добрый Филя», которое считается наиболее рубцовским в раннем периоде творчества поэта. Расставаясь с читателями, Николай Рубцов расстаётся и с иллюзиями эстрадной поэзии и заявляет о переходе к так знакомому и ценимому духовному содержанию своих стихов. Из стихотворения «МУМ» Николай Рубцов убирает слишком уж непоэтичную последнюю строфу.
… Стукнул по карману – не звенит:
Как воздух.
Стукнул по другому, - не слыхать.
Как в первом…
За туманом – не видать зенит:
Как в море.
И невольно вспомнишь слово «мать» -
Как ругань! …
Спасибо Борису Ивановичу Тайгину, что сохранил для истории литературы эту страничку. Её прислал автору материала С.А.Першин, краевед, исследователь, библиофил из города Дзержинска Горьковской области. Сам он получил её от Тайгина 5.07.2002 года. И если у Рубцова были такие верные друзья и остаются такие верные поклонники, то шансы разобраться в его поэтическом феномене сохраняются высокие.
Понимаю всю серьёзность следующего заявления. Получается, что в начале своей поэтической карьеры, при печатании сборника «Волны и скалы», Н.М.Рубцов уже применил тот принцип, по которому автор данного материала тоже хотел бы чтобы публиковали стихи Рубцова – МНОГОВАРИАНТНОСТЬ. Это важнейшее качество произведений поэта, а значит надо печатать все возможные версии стихов Рубцова, как он сам уже делал это в «Волнах и скалах». Итак, публикацией в одном сборнике двух версий одного стихотворения Николай Рубцов как бы провозглашает свой манифест. Проститься с экспериментами в поэзии в тексте «МУМ», а в «Элегии» обьявить основной принцип своих последующих стихов элегичность, светлую печаль о том, что было, и что есть в действительности, но могло бы быть по - иному.
Рубцов сам провозглашает принцип многовариантности своих стихов и в сборнике «Волны и скалы», возможно в спорах с Тайгиным ему удалось его отстоять. Что касается следующих официальных сборников, то вряд ли редакторы прислушивались к мнению Рубцова и многовариантность осталась только в черновиках (которых сохранилось относительно немного) и в архивных документах, которых с этой точки зрения ещё никто не изучал.
Мною уже предлагалось печатать лучшие варианты и версии известных стихов поэта . Они заслуживают того по чисто художественному принципу, а кроме того неизвестные версии стихов поэта поднимут интерес к его творческому наследию. Как известно только чуть более четырёхсот стихотворений оставил нам великий поэт, а за счёт вариантов количество стихов намного увеличится. Конечно, это надо делать не во всех сборниках, а только для любителей понимающих в стихотворном труде. Может быть не нужно делать этого постоянно, но отказываться от этой идеи многовариантности стихов Н.М.Рубцова, провозглашённой им самим, ни в коем случае нельзя.
Примечания:
ГАВО (Государственный архив Вологодской области), ф.51, оп.1, ед.фр.280, л.1.
ГАВО,ф.51,оп.1,едхр.280, л.3.
Л.Вересов «Страницы жизни и творчества поэта Н.М.Рубцова» Вологда 2013. Стр.291. Заявление директору Литфонда СССР М.Тараканову от 24 декабря 1970 года.
А.Ольшанский «Спокойных звёзд безбрежное мерцанье». «Парламенская газета» 01.01. 2001.
В.Сафонов «Иметь большую цель». «Воспоминания о Рубцове» СЗКИ. Архангельск. 1983.
Б.Укачин «Гори, сияй, звезда его полей! «Сибирские огни» №2 1984.
Б.Тайгин «Ленинградский год Николая Рубцова» Воспоминания. «Н.М.Рубцов «Волны и скалы» Бэ – Та, СПб, 1998.
Н.Рубцов «Мачты» Вологда 2014. Проект литературной реконструкции Леонида Вересова.
«Мое слово верное прозвенит! / Буду я, наверное, знаменит! / Мне поставят памятник на селе! / Буду я и каменный навеселе!» - это предсказание в значительной мере исполнилось. Памятники, пусть и скромные внешне, Николаю Рубцову воздвигли не только «на селе», но и, к примеру, в Вологде, Мурманске... Его именем названы улицы, библиотеки, музеи, литературные центры, поэтические конкурсы.
Но можно ли с уверенностью сказать: на бескрайних русских просторах, которые он самозабвенно любил и душевно воспевал, его «слово верное» звенит в наши дни достаточно громко?
Вещие строки Николая Рубцова, ушедшего из жизни в ночь на 19 января 1971 года, то есть буквально в первые часы праздника Крещения Господня, приведены во множестве публикаций. Автор заглянул в самый жуткий и сокровенный миг собственного будущего: «Я умру в крещенские морозы, / Я умру, когда трещат березы...» Все, кому его поэзия дорога, кто считает его одним из величайших русских стихотворцев, к данному пророчеству, несмотря на переизбыток цитируемости, станут возвращаться вновь и вновь.
В этом то ли лучшем из миров, то ли, наоборот (вопрос философский), его нет уже так давно, что предположение в духе «а ведь мог бы отпраздновать среди нас свое 80-летие» выглядит как-то нелепо, неестественно. Этот юбилей любители национальной литературы отметят 3 января. Будут читать его стихи, петь или слушать созданные на его слова песни, в который раз обсуждать перипетии короткой и очень непростой жизни (и, конечно же, обстоятельства трагической смерти), пытаться разгадать оставленные им - его судьбой и рукописями - загадки...
Хотя, по большому счету, ничего таинственного в биографии Рубцова нет. Если, конечно, вывести за скобки то невероятно точное, связанное с мрачным финалом предсказание. Земной путь автора хрестоматийного, всегда актуального призыва «Россия, Русь, храни себя, храни!» во всех возможных деталях описан его друзьями и близкими, знакомыми и просто поклонниками.
И даже чудовищная развязка жизненной драмы едва ли может считаться удивительной. Многие ли по-настоящему крупные русские поэты дожили до седин или хотя бы умерли естественной смертью? Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Гумилев, Есенин, Маяковский... Список вполне уместно дополнить именами Блока и Хлебникова, Черного и Белого (в новейшие времена сюда добавился весьма талантливый, самобытный уральский поэт по фамилии Рыжий). Судьбы всех перечисленных настолько непохожи, что стремиться отыскать хоть какую-то «физическую» закономерность скоротечности их пребывания на этом свете - пустое дело. Остается лишь довольствоваться в рассуждениях чистой метафизикой, замечанием наподобие: что ж, судя по всему, Провидение настроено решительно против старости таких людей.
«Вот Есенин - на ветру! / Блок стоит чуть-чуть в тумане. / Словно лишний на пиру, / Скромно Хлебников шаманит... / Неужели в свой черед / Надо мною смерть нависнет, - / Голова, как спелый плод, / Отлетит от веток жизни?»
К теме преждевременного ухода из жизни духовных собратьев Николай Рубцов возвращался не однажды, особо выделяя среди них, понятное дело, Сергея Есенина: «Да, недолго глядел он на Русь / Голубыми глазами поэта. / Но была ли кабацкая грусть? / Грусть, конечно, была... Да не эта! / Это муза не прошлого дня. / С ней люблю, негодую и плачу. / Много значит она для меня, / Если сам я хоть что-нибудь значу».
Ему, довольно рано осознавшему себя в качестве главного преемника «кабацкого поэта», есенинская грусть действительно была понятна, как никому другому. Природа и выражение этого чувства многослойны. Тут и слегка завуалированная эвфемизмами да экивоками (а куда деваться «с подводной лодки») лютая печаль по старой, патриархальной, а точнее, исконной Руси, которую при Есенине варварски рушили, а при Рубцове - стараниями Никиты Хрущева - безжалостно добивали. И сильнейшая тревога за будущее Родины: «Они (интервенты. - «Свой»
) несут на флагах черный крест, / Они крестами небо закрестили, / И не леса мне видятся окрест, / А лес крестов в окрестностях России...» (В наши дни, заметим в скобках, отождествление иноземных захватчиков с крестоносцами уже неактуально, теперешние лидеры расхристанного Запада ни черный, ни какой иной крест на флагах не несут.)
И тот самый «кабацкий», разгульно-пьяный мотив отчетливо слышится. Он хоть и опровергается в строчках, посвященных славному предшественнику, зато в других рубцовских сочинениях звучит чересчур громко, заглушая порой все остальные: «Быть может, я для вас в гробу мерцаю, / но должен я сказать в конце концов: / я - Николай Михайлович Рубцов - / возможность трезвой жизни отрицаю...»
Но главное здесь - сходство психотипов. И у Есенина, и десятилетиями позже у Рубцова очевидцы отмечали нередкие случаи «странного поведения» - то удивительную, сомнамбулическую замкнутость, то приступы внезапной агрессии, резко выплескивавшейся вовне, то иные выходящие за рамки социальных норм манифестации. В этом тоже нет ничего необычного - когда речь заходит о поэтах, тем более русских поэтах.
Не так давно у нас был модным термин «внутренняя эмиграция», означающий отстраненность от жизни общества, глубокое погружение в свой внутренний мир. Для многих творчески одаренных личностей такое существование на территории муз и грез, сонма духов (ангелов ли, демонов - кто их разберет), наперебой поучающих, наставляющих, шепчущих нужные слова и ритмы, - и не эмиграция вовсе, но привычное, основное бытие. И когда про кого-то говорят, что он не от мира сего, имеют в виду чаще всего как раз человека, похожего на Николая Михайловича.
Пребывание в суетном мире людей для подобных индивидов - зачастую обременительная обязанность, необходимость играть роли, предписанные общественным укладом и законами. А также - возможность выпить (увы), закусить, предаться некоторым утехам, получить очередную порцию похвал, лестных отзывов (и нет ничего страшнее отсутствия таковых!), запастись свежими, нужными для творчества впечатлениями. Алкоголь же в этой системе координат - испытанное средство коммуникации, незаменимый помощник в тех случаях, когда общаться на понятном для всех языке становится трудно. Со временем накапливаемое в организме вещество превращается в сильнейший яд, расшатывает и без того хрупкую нервную систему, травмирует психику, наносит колоссальный ущерб всем внутренним органам, включая сердце...
Можно ли в истории с великим стихотворцем обойтись без примитивных, прозаичных отсылок к медицине? Можно, но тогда закономерно продолжатся в прессе, интернете, на разных чтениях и слушаниях жаркие, беспредметные дискуссии о «загадках», связанных с судьбой поэта. Например, его невольную убийцу, странную женщину, возомнившую себя как минимум второй Ахматовой, любители конспирологических версий не перестанут обвинять в том, что в ночь на 19 января 1971 года она выполняла заказ не то КГБ, не то Моссада, не то обеих служб сразу, а не служила слепым орудием безжалостного рока...
Правда же в том, что со спутницей последних лет Рубцову действительно не повезло. Таким, как он, крайне беспокойным детям, требуются в жены добрейшие, самоотверженные няньки, всегда готовые и назревающий конфликт погасить, и огуречного рассолу наутро подать. В идеале - методично, целенаправленно перепробовать все сколько-нибудь доступные средства борьбы с пагубным пристрастием.
Как бы там ни было, подлинная красота рубцовской поэзии проявилась вовсе не в молодецких бравадах в стиле «я после первой не закусываю» и не в философствовании вокруг максимы Memento mori, а в неподражаемой, редкостно светлой (ключевое слово) лирике: «В горнице моей светло. / Это от ночной звезды. / Матушка возьмет ведро, / Молча принесет воды... // Красные цветы мои / В садике завяли все. / Лодка на речной мели / Скоро догниет совсем. // Дремлет на стене моей / Ивы кружевная тень. / Завтра у меня под ней / Будет хлопотливый день! // Буду поливать цветы, / Думать о своей судьбе, / Буду до ночной звезды / Лодку мастерить себе...»
«То желтый куст, / То лодка кверху днищем, / То колесо тележное / В грязи... / Меж лопухов - / Его, наверно, ищут - / Сидит малыш, / Щенок скулит вблизи. // Скулит щенок / И все ползет к ребенку, / А тот забыл, / Наверное, о нем, - / К ромашке тянет / Слабую ручонку / И говорит... / Бог ведает, о чем!.. // Какой покой! / Здесь разве только осень / Над ледоносной / Мечется рекой, / Но крепче сон, / Когда в ночи глухой / Со всех сторон / Шумят вершины сосен, // Когда привычно / Слышатся в чесу / Осин тоскливых / Стоны и молитвы, - / В такую глушь / Вернувшись после битвы, / Какой солдат / Не уронил слезу? // Случайный гость, / Я здесь ищу жилище / И вот пою / Про уголок Руси, / Где желтый куст, / И лодка кверху днищем, / И колесо, / Забытое в грязи...»
Этого автора чрезвычайно сложно цитировать отдельными строками, если дело касается фраз, выходящих за рамки рубцовского эго. Лучшие его сборники надо, желательно не отрываясь, читать от начала и до конца, чтобы правильнее оценить свойства этих творений.
Его беда была еще и в непризнанности. Точнее - в недостаточном признании со стороны современников. Да, его высоко ценили некоторые известные и более удачливые (в бытовом плане) братья по ремеслу, литературные критики, у него имелся свой круг верных читателей-почитателей. Но этого, конечно же, было мало. Как всякий крупный поэт, он знал себе настоящую цену, тяготился ролью второго плана в отечественной литературе, ревниво следил за громкими успехами тех, кто регулярно выступал на больших столичных площадках, в огромных концертных залах.
Тогда он оказался все-таки вне мейнстрима, тем более - вне авангардных, модных течений. Как это ни парадоксально, мы в XXI веке наслышаны о нем значительно больше, нежели граждане СССР 1960-х. Однако положенного ему места в классической русской литературе Николай Рубцов не занял до сих пор. И такую несправедливость не мешало бы исправить.
Точка зрения
Игорь Шайтанов , критик, литературовед, доктор филологических наук, профессор
Трагически ушедший из жизни в январе 1971 года Николай Рубцов стал одной из центральных фигур современной русской литературы. Его поэзия озвучила переживания многих, стала их голосом.
Его называли поэтом «долгожданным» (Глеб Горбовский), почитали главой органической поэзии, противостоящей творчеству «книжному», видели в нем стихийного выразителя языка и духа. Конечно, все эти определения - в той или иной мере метафоры, художественные формулировки, не претендующие на историческую точность. Но в них есть нечто угадывающее - из того, что носится в воздухе эпохи. Действительно ли Рубцов долгожданный? Хорошо помню, как после невероятного стадионного успеха Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко и наступившего вдруг затишья ждали нового Пушкина - и появился Рубцов. Он не сыграл вполне эту роль. Но для многих стал тем, кто заполнил стихами душевный вакуум «вдали от шума городского». Что же до противопоставления органического «книжному» - те, кто это делал, едва ли были столь наивными, чтобы думать, будто Рубцов запел, как птичка Божия. Просто его спешили определить в ряд самых великих, привычно ранжируя при этом знаменитых предшественников. Пушкин - первый, а кто второй? Есенин, Блок?
А может быть, Тютчев? Тогда, в 70-е годы, на выходе из эпохи поэтического бума, имя последнего звучало с особым пиететом. Долго считавшийся второстепенным, поздно завоевавший известность, он оказался близок прежде всего тем, кто научился ценить глубину и зрелость. «Что остается? Поздний Тютчев?» - воскликнул как-то Давид Самойлов. «Поздний» - это не хронологическая помета. Весь Тютчев - поздний, глубокий, несуетный... Напомню, что им до тридцати был написан «Silentium». Для русской поэзии узнаваемый тютчевский образ - человек перед лицом мироздания. Один на один. Диалог души и вселенной, коим все больше грозит взаимное непонимание.
Каждый выбирает традицию согласно собственным вкусам, но входит в нее настолько, насколько позволяют силы, хватает таланта. Один выдернет несколько цитат, другой подслушает интонацию, запомнит прием. Право на принадлежность дается не всяким сходством. Ведь для обозначения последнего есть и другие слова: эпигонство, подражание, стилизация. Традиция продолжается не в совпадении решений, философских или художественных, а в тождестве вопросов, осознанных в своей насущности, возможно, подсказанных опытом прошлого, который притягивает к себе. Но и отталкивает, побуждая к опровержению.
Разумеется, Рубцова и Тютчева невозможно померить - ни славой, ни достоинством. Однако, помимо всякой мистики, Рубцов многие годы проносил в кармане его сборник малого формата - дореволюционное издание (теперь оно в музее, в деревне Никола на Вологодчине). Тютчева он знал блестяще - памятью поэта. Когда я об этом написал лет тридцать назад, меня упрекали: что же вы сравниваете? А я действительно сравнивал, но не уравнивал. Слышать голос великого предшественника, идти на этот зов - залог собственной поэтической значительности и принадлежности. Не сомневаюсь, что Рубцов слышал многие голоса и отзывался на них.
Особенно люблю не те его строки, где возникает торжественная нота и возносится голос, но те, где традиция высокой русской поэзии звучит посреди «глухой природы», где взгляд - после тютчевского зачина - переводится на ближнее: «Одна у нас в деревне мглистой / Соседка древняя жива, /И на лице ее землистом / Растет какая-то трава...» или «Когда, смеясь на дворике глухом, / Встречают солнце взрослые и дети, - / Воспрянув духом, выбегу на холм / И все увижу в самом лучшем свете». У Рубцова удивительно то, что он, вобрав, а вернее, прожив эту «примитивную» жизнь деревни, смог блистательно соединить простое с высоким, бытовое-земное с небесным.
Думаю, Николай Рубцов все-таки занял свое место - в сердцах читателей. Что же касается литературного ранжира, то, наверное, некоторые предрассудки не вполне преодолены. Здесь столкнулись два вектора: один на повышение - «современный Пушкин», второй, - наоборот - «эпигон Есенина». Крайности взаимно уничтожаются, а истинное достоинство поэта остается.
Заметки с вечера, посвященного юбилею Николая Рубцова
В последние январские дни северный ветер поприветствовал Крым легким морозцем, и прикрытый свежим снегом ялтинский берег на несколько часов стал похож на туманные берега вологодских рек – Сухоны и Толшмы, где над «заледенелой мглой» северных полей взошла и просияла звезда Николая Рубцова.
Любовь читателей к поэзии Рубцова росла фантастическими темпами. При жизни в свет вышло всего три тоненьких книжки–брошюрки, но, несмотря на это, Рубцов стал подлинно народным поэтом. Многие его стихи стали песнями, музыку к которым пишут не только известные композиторы-профессионалы, но и барды, и самодеятельные композиторы, и их считают народными. Тиражи изданий Рубцова, по сегодняшним меркам, неслыханные – по официальным данным они превышают два миллиона экземпляров!
Большой литературно-художественный музыкальный вечер «Русский огонек», посвященный 80-летию Рубцова, прошел в Ялтинском театре им. А.П. Чехова.
Почитателей русского поэтического слова, творчества Николая Рубцова пригласило Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России – инициатор и организатор проведения цикла литературно-художественных мероприятий программы «Панорама русской классической литературы в Крыму».
Юбилейный вечер Николая Рубцова запомнился зрителям, прежде всего, особым исповедальным настроением с первых вступительных слов автора и ведущей вечера Аллы Панковой. Звуки «Колыбельной» вологодского композитора В. Гаврилина в замечательном исполнении заслуженной артистки России Полины Федотовой, кадры воскресшего на экране облика Поэта, звучащие в талантливом исполнении московских чтецов рубцовские поэтические строчки дали возможность зрителю сразу почувствовать свою сопричастность к трагической судьбе Николая Рубцова, к его высокой и вечной поэзии.
«Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри опять в леса твои и долы со всех сторон нагрянули они иных времен татары и монголы», «Здесь русский дух в веках произошел, и больше ничего на ней не происходит. Но этот дух пройдет через века!» Как молитва Поэта о родной земле звучали эти строки из ставших для нескольких поколений программными стихотворений «Видения на холме» и «Старая дорога» в прочтении народного артиста России Валентина Клементьева и солистки Московской филармонии Ларисы Савченко.
На экране - родные Николаю Рубцову вологодские места. «Я люблю, когда шумят березы…» - щемяще, пронзительно звучат гитара и голос Владимира Громова, пожалуй, лучшего исполнителя рубцовской поэзии в музыке.
Видеосюжеты режиссера Ирины Панковой мастерски объединяют на экране практически весь, до обидного небольшой, фото и киноархив Николая Рубцова. Это - пейзажи русского Севера, кадры флотской службы поэта, совсем еще молоденького парнишки, чтение собственных стихов юношеским срывающимся голосом поэта, принадлежащего к поколению детей Победителей в Великой Отечественной войне – детей-детдомовцев, принявших страшный удар - удар сиротством.
Следует поздравить с удачным дебютом на ялтинской сцене солистку московского театра «Новая опера» им. Е. Колобова Елену Терентьеву. В ее исполнении прозвучали ставшие любимыми народом рубцовские песни «В горнице», «Тихая моя родина», «Улетели листья…" Тончайшие интонации его лирики сумел органично соединить с классической оперной манерой исполнения в песнях «До конца, до тихого креста» и «В этой деревне огни не погашены» замечательный певец Максим Кузьмин-Караваев. Он же завершал вечер премьерой песни «Привет Россия, Родина моя» на музыку великого композитора Георгия Свиридова.
Мир поэзии Николая Рубцова трепетно и тонко раскрыли чтецы Валентин Клементьев и заслуженная артистка России Татьяна Шалковская, преподнеся слушателям уникальные лирические шедевры «Русский огонек» и «На реке Сухоне», точно и выразительно проиллюстрированные видеосюжетом Ирины Панковой.
Очень проникновенно прозвучал рассказ матери писателя Александра Романова о посещении Николаем Рубцовым деревни Петряево в исполнении Татьяны Шалковской. Запомнились последние слова монолога - «…он приобнял меня и пошел в сумерки. Глянула в окошко – а он уж в белом поле покачивается. Божий человек»
Детский цикл стихотворений Рубцова под музыку Валерия Гаврилина блистательно представила победительница Московского конкурса чтецов Мария Пьянкова.
Воспоминаниями о Рубцове делились с экрана уже ушедшие от нас прекрасный русский поэт Анатолий Передреев, известный теоретик литературы, одним из первых открывший России поэта Рубцова Вадим Кожинов, выдающийся скульптор Вячеслав Клыков.
Несомненный успех проекта обусловлен не только оригинальностью сценарного решения, в котором звучащее слово органично вплетено в музыкальную ткань и обрамлено сквозным концептуальным видеопоказом, но и высоким исполнительским мастерством, приглашенных к участию в нем исполнителей. Писатели, прозаики и поэты, литературные критики, мастера искусств, общественные деятели.
…«Если только буду знаменит, то поеду в Ялту отдыхать…» - написал когда-то Николай Рубцов. Ему не суждено было побывать в нашем городе, как не суждено было вкусить, положенной литературной знаменитости славы. Однако он состоялся как подлинно Народный Поэт, навсегда ставший неотъемлемой частью хранимого Богом Русского Мира.
Статья опубликована в рамках проекта на средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 17.01.2014 № 79-рп и на основании конкурса, проведённого Обществом «Знание» России».
Специально для Столетия
