Отличия нейтронной звезды от черной дыры. Сверхновые, нейтронные звезды и черные дыры
Александр Миронов “АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ” И ДРУГАЯ ПРОЗА
Я хочу рассказать, да, я хочу превратиться в точку и обратно - в мясо. Точка - линия в потенции, мясо - художественный нарост на мертвом остове пустого (космического) содержания.
Мне надоело, да, копировать позднейшее наросты - душа возвращается в космос в виде точки и готовит поставки свежего мяса.
В Судный День с небес будут падать абсолютно несъедобные мясные коровы и кровавые мясистые квадраты. В то время пища всех - недоумение. Будут съедены Мона Лиза, Сартр и Франческа да Римини. Уцелевшее уйдут, пятясь, в квадраты, где, наконец, их настигнет покаяние.
Да убоятся же смыслы Судного Дня Бессмысленности!
Да убоится же бессмысленность Судного Дня Божественного Смысла.
ГВОЗДИ НАШЕЙ ИДЕИ
Знаки и признаки
Жизнь наша, любезный читатель, ввиду некоторой аутичности наших сознаний, обладает для каждого из нас своим шумовым свойством - как китаец не разумеет грузина, так часто мы путаем словари Ушакова и Даля, и скажи, например, в гостях невзначай автору небезызвестных писаний: “Как прекрасен язык Ваш!” - он возьми вам и тяпни: “Да, приспособлен прекрасно, - и крошит, и мелет”.
Убоимся же лишнего шума и течи в сознании - организуем свои словари.
Всем, например, известно, что даже у здорового человека случается галлюцинация.
Это имеет отношение к тому, что было сказано выше, но, кроме того, это область литературы.Галлюцинацией страдают студенты, а также чиновники,галлюцинации бывают и у автора, носначала: кто такие студенты? - Это продукт недозрелый, чиновники, напротив, продукт перезрелый. О чиновниках все более распространялся Гоголь, студентов же возлюбил Достоевский, и, в общем об этом достаточно, отметим только, что чиновники и студенты - это не социальный продукт, а м и ф, литература же - наука о мифах, извлечение корня из мифов, т.е. создание нового мифа; все толкования иные бесчеловечны, ибо подмена мифа живым человеком обычно приводит к убийству.
Соавторство в убийстве вряд ли доставит особое удовольствие читателю, но крушением идей и распадом замкнутых циклов насладится он в часы вечернего досуга. Беру на себя смелость сказать, что всегда основной задачей автора было: найти читателя, живи он хоть в Гондолузе.
Итак, да сольются шумы с шумом летейской воды, и все, кто еще не распался, да организуют свои словари, ибо автор будет писать не языком (Даля) и даже не я з ы к о м (Ушакова), но языком!
Мы с вами, читатель, - узколобая секта, мы цикл без конца и начала, эфемерный, как миф, давайте же уговоримся не перепутать м и ф с самостью наших видений, - ведь, кто знает, сколь мы страдаем эпохой, и не помогут нам тогда хорошо организованные словари, ибо мы будем писать ч и н о в н и к, а думать: пережиток прошлого, говорить студент, а думать: надежда будущего. Но довольно об этом.
Скажем еще о месте действия, ибо о нем иногда забывали предупредить, мы сложим город из разных времен, и, если любезный читатель знаком с временами x и y , наш долг уведомить его, что есть много таких дыр, где времена стремятся к (-x) и, нередко, даже к (-y ). Но все это, впрочем, лишь для того, чтобы подтвердить такое распространенное мнение, что в скором времени - времени больше не будет. Конечно, мы избавимся от всяческой пошлой символики, как то: часы без стрелок, без конца сходящие с ума герои, стихийные бедствия и надо всем этим красующееся лицо тирана. У нас сойдет с ума лишь один герой, и вполне по реалистическим причинам: когда-то у него остановились часы, и он забыл, чей он подданный - Николая I или Верховного Жреца, - и помешался, разумеется, а вопрос, как вы видите, того не стоит.
<ПРЕДИСЛОВИЕ>
В сущности, через все творчество А. Миронова сквозит одна тема: мука неразумения слова, не просто слова, а слова гуманитарного - Флоры Словесной, по выражению автора. Выражение это - метафора своеобразно понятой душевности, как понимали ее Отцы Церкви, - сферы нерасчлененных помыслов, где мнимости добра и зла (истинное разделение этих понятий высвечивается понятием Блага) свободно перетекают друг в друга, образуя неразрешимую амбивалентную спекуляцию самости. Это понятие душевности автором переносится на культуру, на самый близкий автору объект - словесное творчество.
В беседах автор неоднократно определял свой способ выражения как намеренный эклектизм (сборно-культурный текст). Усомнившись в том, насколько справедливо такое определение, мы, однако, укажем, что в нем философски обосновывается тема, светящаяся в стихах А. Миронова. Метафора, столь радовавшая Осипа Мандельштама, который видел в ней чуть ли не единственный способ интерпретации слова, видится автору жутким Минотавром, пожирающим в словесности ее душу, вернее, саму словесность этой души словесности - спасительное сообщение; иначе говоря, это всего лишь плоскостная метафора - самозамкнутая трагическая игра, содержащая в себе бесконечное количество правил - вариаций, но лишенная выхода к Слову, которое стало Плотью. Роль метафоры в Богословии описана Дионисием Ареопагитом. Метафора - это словесная возводительная сень, отбрасываемая неизреченным Смыслом. Здесь не существует замкнутости, потому что всегда есть актуальная бесконечная оппозиция: верх - низ, добро и зло - здесь несущественны. Червя, которым именует Себя Бог в Псалме Давида, нельзя противопоставить Творцу, нельзя и сопоставить с Ним. Ход этого прообраза в Богословии поистине удивителен, но ведет он не в землю, а в Апофатическое Богословие Дионисия, где Бог уже не описуем образами положения, т.е. в конечном счете, к экстатическому созерцанию, к Ведению, туда, где больше нет образов, нет метафор - есть сама - Дионисий бы умолчал, мы скажем - Реальность. Таковы свойства богословской метафоры; проверяются они практически через Церковный Опыт, но поскольку не всякий решится на такую проверку, не будем голословны и вернемся к метафоре плоскостной. “Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны” (О. Мандельштам). Такая метафора усваивается с точки зрения теории информации, а не с точки зрения правильного духовного Питания (культурные люди, в отличие от нищих, сыты одной культурой). Эта бесконечная емкость туманного понятия “культура”, метафоричность самой внебогословской культуры, и задевает автора. Эпистемологические теории культуры ничего не объясняют: возможно, они когда-нибудь сведутся к биологии (как мечтал Эйзенштейн), т.е. к падшей природе. Круг замкнется. Робот, оснащенный программой, может при наличии всех деталей воссоздать сам себя, но программу воссоздать ему никогда не удастся. Мука тождества Я=Я, описанная Флоренским, пирроническим огнем выжжет всю культурную Флору. Когда писать будет уже нельзя, люди будут все еще творить самих себя - это будет беснование самости. Возможно, тогда-то и появятся нищие от культуры, голодные, но лишенные иллюзий. Эта возможность прежде всего выступает в программе технократической гуманитарии (Иванов В.В., Эйзенштейн С. и др.). Но с позиций духовных - а таковые были, есть и пребудут - даже Словесная Флора - при всей ее декоративно-преходящей убогости, календарности - сохраняет несходственное подобие (выражение Дионисия Ареопагита) богатства сверхсущностного словодаяния, как пища земная есть образ хлеба небесного, усваиваемого впрок и полностью, а не частично и потом выбрасываемого наружу. Полезность ее хоть и ограничена, но очевидна: как и всякое несходственное подобие, она является если и не возводительным образом, то образом, отталкивающим к образам возводительным, т.е. к образам Богословия, где естество вживается уже в саму программу Бытия и перестает быть только его феноменом.
Муки же рождения, отталкивания от Флоры Словесной и запечатлены в стихах А. Миронова при всей парадоксальности их формы, пародийно спекулирующей на так называемых “духовных” ценностях.
Родился в 1948 году в Ленинграде. Детство мое, по-видимому, как-то отличалось от счастливого лубка многих моих сверстников: возможно, многочисленными недетскими фобиями и совершенно непонятным мне чувством отвращения, искавшим и не находившим себе точки приложения. Возможность стихописания предстала этому чувству благодатным лоном. Первые нежные опыты всегда влекут куда-то от чего-то, но к чему? - это и старцу не всегда понятно: от какого-то “Вечного Хрипа и Храпа” за какие-то “пределы” бежал я на “Карнавал Великого Суда”, толком не зная, кто его Устроитель, кого и за что судят. Себя из числа подсудимых я исключал напрочь: на то он и Карнавал. Стихотворные видения предвосхищались зрительными - это была кровь, которую проливали, не скупясь, жестокие и прекрасные Ангелы: сплошное заклание и цветы, упоенные кровью, - какой-нибудь Флоренский назвал бы меня, ребенка, бесовидцем (по примеру того, что он совершил с Блоком).
Мне же все видится сейчас просто: смертная, бутылочная, канареечная тоска плюс нескончаемая песня нашего Вечного Завтра да еще империализм школьных знаний-незнаний - вот элементы состава питательной среды для незрелого орфика.
Говорят, что орфики причастятся из источника Мнемозины, но ведь это противоречит тому, чтобы, “забывая заднее, простираться вперед”, к чему нас и склоняет с детства не то Господня, не то холопская розга: это и к лучшему: воспоминания буржуазны и пахнут дорогим кальяном.
Простираюсь вперед: самообразоваться мне помог пиетет перед неудобопонятным и труднодоступным, а также мои товарищи по безделью - вернее, эклектичный дух, повсюду нас сопровождавший, учивший отличать жирное от обезжиренного. Я с отвращением иногда смотрю на людей, пожирающих взбитые сливки, потому что знаю - это ловушка: не пройдет и минуты, как на погонах такого едока засветится новая звездочка: Боги требуют жертв. Так эти Боги меня и поймали: вначале лизуна, потом жреца, наконец, и жертву.
В 65-м, по-моему, году нас с В. Эрлем повлекло в Москву: его - на могилу Хлебникова, меня - просто, как эфемера, с насиженного места в Никуда. На могиле Пастернака я впервые почувствовал себя стихоплетом. В Ленинград вернулся плодовитым: начал выкидывать. Поражало меня одно: сколько бы я и с кого ни слизывал, некая сила отстраняла меня от полной имитации: скорее, общение с чужими текстами превращалось в спиритический сеанс, вызывание духов. С тех пор для меня недоступно понятие плагиата: трепетно и страшно светится сердце медиума над дрожащим блюдцем. Впоследствии, цитация, обращение мотивов, стала для меня осознанным и благородным орудием, предвестием замлечного разговора орфических душ. Но и здесь еще возможен глубочайший диалог: и здесь усопшие как бы воскресают во образ будущего Воскресения. Среди первых, кому я желаю этого, и О. Мандельштам, глубочайший ценитель нежного сора - поистине нетленного, - проникший в глубь его таинственного состава сорным же и нежным орудием слова. Лучшие оракулы его исполнены мягкой ненавязчивой магии, где слово действительно торчит пучками смыслов в разные стороны. Это доказательство того, что такое слово - смиренно, помнит чудеса Исхода, себя - как персть под дуновением Смысла, но персть, влекомую Премудростью гибкой, тонкой, твердой, неуловимой, короче говоря, той, которую безуспешно пытаются мумифицировать в понятии-непонятии “культура”.
Мандельштам, Кузмин “Александрийских песен” - мои добрые собеседники. Как и многие, значительным поэтом считаю я И. Бродского; правда, значительность его весьма монументально ограничена; поэзия его - скорее, общекультурное явление, чем сугубо поэтическое; в ней мало разумения слова как сени, образа, серафима, заметающего свои следы; то есть она говорит только то, что говорит, и в этом смысле явно напоминает поэтику официоза. Значимость же ее в том, о чем она впервые - после длительного молчания - вспомнила: в популярных темах: здесь, скорее, проявился чувствительный ум, чем зор поэта. Подобие стоической мужественности под дланью прихотливого, циклического рока - ее столь же привлекательный, сколь и неизменный камуфляж. “Вечные темы” и каламбуры на уровне узаконенной пошлости.
Все сказанное относится и к моей апологии слова, как общительного феномена.
<АНКЕТА О БЛОКЕ>
1. “Устарел” ли Блок? Лично для вас и вообще, объективно?
Мне кажется, что в этом вопросе подмигивает “пощечина общественному вкусу” - приятно сказать, отзвук футуристического прошлого. Разумный ответ, видимо, также должен содержать тавтологическое подмигивание.
“Объективно” же, поскольку “старение” имеет исходом “смерть”, уместней говорить о “преображении”.
2. Является ли для вас Блок первым поэтом начала века, может быть, лучшим русским поэтом XX века?
Первым, пятым, последним? - Служения иерархов символизма ипостасно-различны, иначе говоря - “житийны”, а потому имеет ли смысл поминать о линейном ряде? (Аналогия: кто “первее” и “лучше” - Златоуст или Василий Великий?). “Собор Блока”, где принципом зависимости, как и в подлинном Соборе, является “харизматическое сослужение”, - собор символизма, и А. Блок - один из его архиереев, самый “теплый”, быть может, грешивший излишней человечностью (“лиризмом”?) противу общего “жреческого действа”.
3. Воспринимаете ли вы его творчество как единое целое и, соответственно, оцениваете или отдаете предпочтение какому-либо тому его “романа в стихах”, разделу, циклу?
Мне думается, полезней и питательней для ума воспринимать поэзию Блока как “единое целое”, “путь”, “житие о себе” (А. Блок). Автобиографизм блоковского “романа в стихах” - его “адамов камень”, если вспомнить, что каждый архиерей символизма пестовал “свою “Голгофу””; проще сказать, каждый старался быть верным своему идеалу “Демиурга-Авторитета-Культуры”. А. Белый, к примеру, не менее “автобиографичен” в своем творчестве, но его “житие” протянуто в “иные веси” (он хотел стать “кирпичиком” “вавилонской башни” Штейнера; таким и остался - в зрелый период, после сведения всех своих “счетов” с “доктором” (см. его интереснейшее письмо к Разумнику по поводу “автобиографии”). “Веси” А. Блока более теплы и прозрачны: он творит микрокосм своей “самости”, где и совершается “синтез” “истории и личности”, “личности и культуры”, и даже “Богочеловека и Человеческого”: как иначе объяснить это - “в белом венчике из роз”? ...? А история его Прекрасной Дамы? - “Софии” - Незнакомки - Катьки? (Оберегая свой “путь” в статьях и переписке с А. Белым, он болезненно “рефлектирует”, отказывается от навязанной ему “искусственной Голгофы” - только для того, чтобы творить “свою “Голгофу””, где уравниваются Демиург, Поэт и Человек.) Лично мне более симпатичен “роман” А. Белого: он “растянут” (на всю его долгую жизнь), более противоречив (= разнороден по изъявлениям - “актам”: стихи, проза, монографии, статьи, письма, которые являются частью органического целого), наконец, мазохистичен (проявление “аристократизма”: боязнь “истории”, “культуры” и т.д. и т.п., и в то же время - необузданное стремление к этим “бичам”).
4. Какое значение имеет для вас религиозно-мистический аспект поэзии Блока? Что вы думаете об отношении его поэзии к религии (прежде всего христианской), к мистике в широком значении слова?
Религиозно-мистический аспект поэзии А. Блока - его литературная “харизма”: “демонизм” в самом чистейшем смысле этого слова: не “зловедение”, а “неприкаянность”, блуждание “в полях без возврата”. Думаю, что о. П. Флоренский и имел в виду эту “чистоту” демонизма (“демонологии”) А. Блока в своей анонимной статье о нем, разумеется, будучи сам несколько “испачкан” терминологией символизма.
5. Мешает или помогает вам поэма “Двенадцать” воспринимать творчество Блока в целом, особенно творчество до 1917 года?
Помогает, конечно, помогает - тот “воздух”, которым он (А. Блок) стал “дышать” и вдруг - “задохнулся”, по словам Е. Замятина (Некролог. “Записки мечтателей”). К слову: “обстановка” его кончины также была весьма ритуальной - разбил бюст “кумира” - Аполлона; “ошую” и “одесную” себя поставил мать и Прекрасную Даму, многократно твердил “Господи, помилуй” (см. Блоковский сборник. Воспоминания Н. Павлович).
6. Что вы думаете о Блоке как человеке? Как индивидуальной личности и как русском историческом типе?
Я так много “сказал”, что этот вопрос приобрел для меня “дополнительную сложность”: “индивидуальная” личность А. Блока вполне описывается “пластичным” словарем его “поэтики” (есть ведь такое мнение, что он был “наиискреннейшим” русским поэтом?). А “русский исторический тип”: ну, что же - - - “хлыст”? Это хлыстовский танец вокруг искусственно созданной пустоты, именуемой “А. Блок” (я не упоминаю о добросовестных советских исследователях, связанных с “ним” (- с “Ней”? -) узами некрофилии. Однако есть и хорошие работы (“акты”)). Да, конечно, монотонность этого танца поражает. Несправедливо. Несправедливо.
7. Чем вы объясняете большую популярность Блока в читательской массе, в официальном советском литературоведении - особенно по сравнению с его современниками? Справедливо ли такое положение вещей?
8. Изменялось ли существенно ваше отношение к поэзии Блока в зрелый период вашей жизни?
Оно достигло пика “Сострадания” и с тех пор уже не изменялось. Есть какая-то страшная тайна (“антиномия?”) в способности художника существовать совершенно “искусственно” и в то же время быть дурацким “переводным листом” бытия. Может быть, синтез этой “тайны” - “юродство”? В конце концов сострадать приходится не “личной” и не “социальной” жизни Блока, а именно его “харизме”.
9. Какие чувства у вас вызывает проходящий юбилей Блока, формы его проведения, атмосфера?
Юбилей А. Блока - это и есть его “преображение” (слава Богу, не единственное!) - анти-“Фавор” на семи холмах. В овощных магазинах нередко видишь мешки с трогательной надписью “Sorry, Leonardo”. В наших краях у “тотема” (пусть самого “случайного”), подвергаемого операции “омассовления”, прощения никто не попросит.
Примечание: ответивший на “анкету” просит прощения за множество кавычек. Но для правильного понимания как ответов, так и вопросов он счел их необходимыми, равно как и множество “вопросов”, “возобладавших” над “ответами”.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПЕРЕД ПРЕДИСЛОВИЕМ
Куда бежать от тавтологии или аллитеративного бреда: с годами моя Муза не возмужала и не стала женственнее: ей присущи все те же невоздержание и распущенность: она просто порхала, как птичка-воробышек, которому добрый человек не глядя кидает семечки. Но эти семечки - на самом деле - семена отечественной культуры. Она их бессознательно и клевала вместе с камешками, плевелами и зернами, пока не пришла в сознание. Остановилась, огляделась: кто-то потрепал, трахнул ее, и вот результат: она забеременела, она на сносях. Бедная слепая дурочка. Она же не может сделать аборт. Делать аборт птичке - страшная глупость. Поэтому она отдается на милость редакторам и автору читаемого вами, мои дорогие читатели, сборника.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Попробуйте меня разжевать, дорогие читатели. Всего вам доброго, Автор
Дорогой Николай Иванович! прости, что пересылаю тебе стихи с опечатками. Поправил, где можно, думаю, разберешься. <…>
Думаю, что некоторые тексты покажутся тебе небезлюбопытными. Что до меня - я уже ушел от них куда-то в сторону. При случае передам новые, будет время - перепишу собственноручно, как в доисторические времена. Оригиналы у Лены, а у нее и своих забот достаточно. Поэтому - просьба: ты уж все это правленое сохрани. Состояние мое - страннее некуда. Хотя давно не пью, и не на что. Так, жизнь довела.
<…> Очень интересно, что же ты такое про меня написал? Вообще, я очень рад нашему возобновившемуся общению. Так тяжело в пустыне, где одни единицы и церкви, прости за сантименты. <…> Ведь я потерял работу и большие деньги. Ой, ой, ой! Я лежу и ногами болтаю от удовольствия, что хоть эта мука кончилась. Надоел этот “крематорий” с авариями и идиотами, хотя получал я прилично. Бог с ним, со всем этим. Работу, конечно, буду искать. А так хочется лечь в больницу или уехать куданибудь, хоть в Сибирь, в тайгу. Может быть, получить инвалидность? Встать на биржу труда? Вступить в Союз писателей? Видишь, как много идей. Денег только нет.
Возвращаюсь к баранам: интересно, как тебе покажется это “новье”? И “новье” ли это? Можно ли сказать: “он все-таки куда-то дошел “в поисках своего я”?” (Помнишь, “Москва - Петушки”: “А глухонемая моя бабушка с печки и говорит: “До чего же ты дошла, Дашенька, в поисках своего я?””).
Одним словом, жду твоих критик.
С сим подписываюсь.
P.S. Да, прилагаю к письму почти последнее стихотворение на тему предстоящих выборов президента России.
слышу грай вороний птичий хор
скоро лист появится первый лист
первый президент был дирижер
а второй как есть каратист
дарит Патриарху букет
этакий салат из цветов
на другой картинке он так мил
руки как католик сложил
двое благочинных за ним
наблюдают он недвижим
в позе каратиста застыл
Прогуливался сегодня по Фонтанке и, сворачивая к Монетному двору, увидел на стене лозунг - аршинными буквами: “Юдин, освободи Ходорковского!” Вот. Люди как бы другие, а темы те же самые - хоть музыку пиши. Представь себе: ночь, останавливается джип-чероки, из него вылезают двое-трое с масляной краской и пишут.
<АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ>
1948 год: родился в семье геолога и астролога: мать во сне продолжала рыть свои блокадные окопы, а разнорабочий отец пытался читать наше общее семейное будущее по кремлевским звездам. В то время я еще и не подозревал, что живу в Петербурге.
Этот призрак имени возник гораздо позже: началось с маленького школьного диссидентства, скрепилось попыткой жалкого самообразования (будучи 17 лет от роду, я подделал год рождения в паспорте, чтобы записаться в студенческий зал Публичной библиотеки), устоялось и удостоверилось реальной, а может быть, и просто литературной историей моего бедного и печального города.
Город, как известно, рос на костях, и я, подобно ему, рос и цвел на поэтических костях (я думаю, что не только кости Кузмина и Ахматовой принадлежат Петербургу, но и кости Мандельштама, Клюева, Заболоцкого и “новых”, прости меня, Господи, “русских” поэтов: Аронзона, Р. Мандельштама, И. Бродского).
Жизнь бывает ограничена “временем безвременья”, а письмо, к счастью, ограничено всего лишь временем, а время, как известно, само располагает свои границы. Я не знаю, когда умру, но все написанное мною можно вполне считать моей посмертной автобиографией, и чем раньше, тем лучше.
Что случилось в сорок восьмом году, когда я родился? Да ничего не случилось. “Курск” не ушел на дно, а капитан “Немо” был еще жив.
Моя бедная, любимая и покойная мать, откушав салат из блокадной лебеды, всеволожского щавеля и американской тушенки, впустила в себя семя матросского старшины, всю войну проплававшего на тральщике по Балтике - Бог миновал: мины взрывались, торпеды проносились близ левого уха. - Бог умер, наверное, для того, чтобы стать моим бедным, любимым, убогим покойным отцом:
Хармс возник из белужьей икры 1 .
Я, к примеру, просто плохо родился и до сих пор не могу идентифицировать себя с нашим вчерашним и будущим завтра. Я любил своих родителей, мне дорога их память - моя память, но времена были не “вегетарианские”, поэтому я не исключаю и такой детективный фактор, как “подмена”.
Тщетно объяснять, почему я так считаю. Я, разумеется, тщеславен, но гордыня моя не простирается дальше рода динозавров, ну, допустим, еще и нуклеиновых кислот. И все же мне мечталось, обращая чье-то время назад, в безвременный год революции, получить наконец-то после тщетных трудов запоздалое и ненужное дворянство.
Но мечты - мечтами. Я плебей по крови и по духу. Одно счастье, что таких, как я, - легион. (Следите за аббревиатурой речи.)
Родился в 1948.
Регулярно писать начал с середины 60-х. К этому времени я познакомился с людьми, подверженными той же болезни. Это был круг поэтов Малой Садовой, как теперь принято их называть. В. Эрль, Е. Вензель, Т. Буковская, Н. Николаев, А. Гайворонский. Малая Садовая - обозначение довольно условное. Скорее можно говорить о некоем пространственном ареале, периферийными узлами которого были Большой и Малый залы Ленинградской филармонии, соответственно площадь Искусств, с другой стороны - Публичная библиотека и даже Дворец пионеров. Это были места необдуманных, неоговоренных, но частых встреч и контактов.
Какое-то время я посещал Лито, которым руководил замечательный, очень добрый и душевный человек С. Давыдов. Туда же приходил великолепный и совершенно не разгаданный мною в то время поэт Евг. Феоктистов. К сожалению или к счастью, с Лито пришлось расстаться по причине моей первой публикации в журналах “Грани” и “Сфинксы”. Какието гэбисты, гнушаясь мной лично, вызывали на ковер руководителя Лито С. Давыдова, чем-то ему угрожали, советовали меня приструнить.
А публикацией этой я обязан знакомству с московскими поэтами, членами объединения “СМОГ”, куда входили Л. Губанов, В. Алейников, Ю. Кублановский, В. Батшев, Ю. Вишневская. Литературное диссидентство в Москве, не в пример Ленинграду, расцветало тогда достаточно буйно. Вдохновителями этого движения, как известно, были А. Гинзбург и Ю. Галансков. Были какие-то попытки со стороны москвичей заразить бунтарским духом вторую столицу империи; привозились резиновые матрицы, ксерокопии “Граней”.
Однако ленинградский пишущий андеграунд как-то тихо, но определенно от этого устранился. Не только из-за трусости, я думаю, - скорее, в силу сохранения некоей литературной невинности, чуждающейся политических спекуляций.
Как бы то ни было, ленинградская богема жила своей интенсивной жизнью. Комсомольские либералы времен поздней оттепели с легкостью организовывали всевозможные поэтические вечера (разумеется, полузакрытые) в различных кафе города. Наиболее популярным местом было так называемое “Кафе поэтов” на Полтавской. Труды поэтов оплачивались изумительно вкусными коктейлями, куда входили настоящий ром, коньяк и другие натуральные ингредиенты. Настоящей валютой было неизменное и очень целомудренное внимание слушателей.
На этих вечерах часто выступал один из блистательных поэтов той поры Л. Аронзон. Его появление было условием состоявшегося вечера, чем он иногда с неизменной иронией бравировал, весьма лестно представляя нас, скромно отказываясь читать, но, как правило, всегда завершая вечер своим чтением по просьбе собравшихся.
К концу шестидесятых комсомольский либерализм иссяк, возможности устных экспликаций резко сократились. Люди, как птицы, покидали обжитые места.
“СБОРНИК”
“Εποχη” - π
ассказ о том, как возникло название, после написанного, по прочтении первой части “Столпа” П. Флоренского, но вдруг в какой-то миг возникшее ощущение адекватности состояния души с “Пирроновым огнем”: кратко, иронично описать это, как мгновенную иллюзию, породившую название, а потом объяснить, что стихи того периода слишком витальны, чтобы претендовать на всеобъемлющий скепсис, но не забыть и о комплиментах самому себе.Интерлюдия.
Маленький сколок биографии?
“Гностический цикл”: тут трудно: вспомнить самиздатскую работку (некий француз?): “учителя или ученики Гурджиева” 2: “Смех мой”, потратить время, вспомнить, о чем, как и зачем.
“Гражданский цикл”: название совершенно ироническое - самые слабые стихи, но с переходом к символизму: “Над Ветхим заветом”, “Сальери” - взаимоирония символистских и гражданских тем.
С иронией: “акмеизм”, “кларизм” - поток 70-80-х г.
P.S. - здесь все свободные стихи и P.S.
Публикация Н.И. Николаева и В.И. Эрля
_________________________________
1) См. “Разговоры” Л. Липавского. - Н.Н., В.Э. 211)
2) Вероятно, имеется в виду книга Рафаэля Лефорта “Учителя Гурджиева”. - Н.Н., В.Э.
«Другая» проза объединяет авторов, чьи произведения появлялись в литературе в начале 1980-х годов, которые противопоставили официальной свою демифологизирующую стратегию. Разоблачая миф о человеке — творце своего счастья, активная позиция кото-рого преобразует мир, писатели показывали, что советский чело-век целиком зависит от бытовой среды, он — песчинка, брошен-ная в водоворот истории. Они всматривались в реальность, стре-мясь в поисках истины дойти до дна, открыть то, что было засло-нено стереотипами официальной словесности.
«Другая» проза — это генерирующее название очень разных по своим стилистическим манерам и тематическим привязан-ностям авторов. Одни из них склонны к изображению автомати-зированного сознания в застойном кругу существования (А. Иван-ченко, Т. Толстая), другие обращаются к темным «углам» со-циальной жизни (С. Каледин, Л. Петрушевская), третьи видят со-временного человека через культурные слои прошлых эпох (Е. По-пов, Вик. Ерофеев, В. Пьецух). Но при всей индивидуальности пи-сателей, объединенных «под крышей» «другой» прозы, в их твор-честве есть общие черты. Это оппозиционность официозу, принципиальный отказ от следования сложившимся литератур-ным стереотипам, бегство от всего, что может расцениваться как ангажированность. «Другая» проза изображает мир социаль-но «сдвинутых» характеров и обстоятельств. Она, как правило, внешне индифферентна к любому идеалу — нравственному, со-циальному, политическому.
В «другой» прозе можно выделить три течения: «историческое», «натуральное» и «иронический авангард». Это деление довольно условно, так как исторический ракурс присущ и произведениям, не входящим в «историческую» прозу, а ироническое отноше-ние к действительности — вообще своеобразная примета всей «другой» прозы.
Разделение «другой» прозы на «историческую», «натураль-ную» и «иронический авангард» удобно при анализе художест-венной специфики произведений и соответствует внутренней логике литературной ситуации. «Историческое» течение — это попытка литературы взглянуть на события истории, которые пре-жде имели отчетливо прозрачную политическую оценку, неза-шоренными глазами. Нестандартность, необычность ракурса по-зволяет глубже понять исторический факт, порой и переоце-нить его.
В центре «исторических» повестей — человек, судьба которо-го исторична, но не в пафосном смысле. Она неразрывно связа-на с перипетиями существования советского государства. Это человек, имеющий историю страны как свое собственное про-шлое. В этом смысле произведения «исторического» течения ге-нетически связаны с романами и повестями Ю. Домбровского, Ю. Трифонова, В. Гроссмана, герои которых свою жизнь пове-ряли историей. Материал с сайта
Но в отличие от традиционного реализма «историческая» проза исследует феномен советского человека с точки зрения общегу-манистической, а не социальной или политической.
В «исторической», как и во всей «другой» прозе, концепция истории — это цепь случайностей, которые воздействуют на жизнь человека, изменяя ее в корне. Причем сцепление случайностей может создавать совершенно фантастические комбинации, ка-залось бы, невозможные в жизни и тем не менее абсолютно реалистические. То есть «историческая» проза черпает фантасти-ческое из самой общественной жизни, обнажая ее и сопрягая с жизнью отдельного человека.
Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском
На этой странице материал по темам:
- drugaya proza
- иная проза
- другая проза
- другая проза это
Великая русская литература — великая обманщица молодежи, потому что она настраивает и мобилизует на такую жизнь, которой не может быть никогда.
В. Пьецух
Размышляя о тех явлениях, которые имеют место в современной литературе, о тех произведениях, которые обратили на себя внимание читателей своей нетрадиционностью, литературовед С. Чуприн дал определение «другая проза». «Другая проза» — то есть непривычная для читателя, непохожая на все то, с чем мы были знакомы ранее. «Другая проза» явила собой новую волну в русской литературе.
Следует обратить внимание на то, что в современной литературе сложилась ситуация, весьма напоминающая ту, которую переживала литература на рубеже XIX—XX веков. В то время также ощущалось резкая перемена взглядов на устоявшиеся принципы — моральные, социальные, политические. Теперешнее мироощущение большинства напоминает вышесказанное. Для себя я называю это «безверие», Прежняя система ценностей распалась, а новая не сформировалась. Это «безверие» ощущается и в творчестве русских писателей как представителей того нового общества, которое возникло на месте прежнего, советского. Основные черты этой новой «другой прозы» мне хотелось бы выяснить на примере творчества Л. Петрушевской и ее рассказа «Свой круг».
В первую очередь возникает вопрос, что это за «свой круг», о чем идет речь в рассказе. Сначала перед нами предстает просто обычный круг знакомых людей, приятелей главной героини. Среди них физик Серж, Андрей, который живет как прихлебала, аферистка Ленка, красавица Таня... Затем, по ходу развития действия, становится понятно, что это не просто круг знакомых, но замкнутый круг, из которого ни один из героев не может выбраться вырваться. И этот круг — круг обыденности, по вседневности, прозаичности и, самое главное бесчеловечности. Мы не видим проявления добра человечности, тепла в отношениях знакомых людей.
В русской литературе XIX века нередко обыденная жизнь героев со всеми ее будничными заботами означает обретение героями душевного покоя, умиротворенности, гармонии. Петрушевская разрушает все ценности и традиции, не видит гармонии в мире, более того, отрицает вообще возможность гармонии. Она изображает свою героиню в ее обыденной жизни, но это жизнь лишена гармонии, уюта, человечности, доброты. И нет никакой возможности изменить течение такой жизни. Автор доказывает это каждой деталью. Так, например, мы видим, что в «круге» постоянно обсуждаются одни и те же темы: горят о том, что жить без детей нельзя, даже не принято, что самое главное заключается в том, чтобы возиться с ними днями, а в ночь на выходной «почувствовать себя людьми и загулять»; «коронным номером Андреевой программы были танцы с Маришей»; «событие вызвало жуткий смех, но все знали, что тут есть игра, что Жора играет со студенческих лет бонвивана и распутника». Постоянно слышатся фразы типа «опять спрашивал», «и тогда мы все снова». Так возникает это ощущение бесконечного движения по кругу, безвыходности. Повторяются шутки, не меняются темы разговора, то есть «развлечения» всегда проходят по одной и той же программе.
Героиня недавно похоронила мать, а теперь и сама смертельно больна. Ей предстоит испытать все те ужасные страдания, которые испытала ее мать. Несмотря на то, что героиня всегда находится среди людей «своего круга», она невероятно одинока. Жизнь ее — жестока и бессмысленна, как, собственно, и жизнь окружающих ее людей. Мир, в котором они живут, лишен покоя, вечных устоев. У героев отнято душевное равновесие.
Центром трагедии становится судьба сына героини. Она в разводе с мужем, у которого уже новая семья. Вроде бы логичным было бы отцу забрать сына, после того, как героини не станет, ведь то, что она скоро умрет, известно всем. Однако вряд ли можно рассчитывать на то, что бывший муж заберет к себе жить ребенка от нелюбимой женщины. Показательным эпизодом, доказывающим ненужность ребенка отцу, является следующий момент рассказа: однажды бывший муж заглядывает в дом прежней жены, где собрались давние знакомые. Он спрашивает, где сын, Алеша, на что героиня демонстративно равнодушно отвечает, что мальчик, видимо, гуляет. «Так уже первый час ночи! — сказал Коля и пошел в прихожую». Но порыв идти искать сына закончился следующим: «он не стал одеваться, а по дороге завернул в уборную и там надолго затих», затем пришел в комнату, забыв о сыне, о том, что это уже не его дом, лег на диван. Он и на улицу не вышел, чтобы найти своего ребенка, не говоря уже о том, что он взвалит на себя такой груз — воспитание сироты.
В этой сцене героиня все продумала заранее: она отправила сына на дачу, чтобы он переночевал один в дачном домике, не мешал компании, строго запретила возвращаться и звонить. Но ключ от домика она из его куртки забрала. Мальчик вернулся, но звонить не стал. Когда гости вышли из квартиры, они увидели Алешу, спящего на лестничной клетке, уткнувшись в перила. Мать на глазах всего «круга», в том числе и отца ребенка, избивает спящего мальчика так, что у него кровь льет из носа. Она в бешенстве, ее затаскивают в квартиру, держат дверь, а Николай хватает ребенка на руки, уносит с криком: «Все! Я забираю! Мразь такая!»
Героиня заранее продумала эту сцену, чтобы спровоцировать «свой круг» на проявление человеческих чувств. Она поступает так во имя своего сына, его будущего.
Кульминации рассказа у Петрушевской нет, как нет и завязки, такое впечатление, что повествование начинается не с первой, а с последующих страниц книги. Возникает ощущение, что этих людей мы знаем давно, что просто зашли в эту компанию в тот момент, когда беседа уже была в самом разгаре. Развязки тоже нет, просто единый поток мыслей героини, от чьего имени идет повествование. То есть весь рассказ напоминает один большой монолог. Автор использует именно эту форму изложения для того, чтобы подчеркнуть полную откровенность, доверительность.
Жизнь, изображенная в рассказе Л. Петрушевской «Свой круг» — мелкое, бессмысленное копошение, в котором нет высоких идеалов, нет просто каких-либо человеческих ценностей. Писатель не судит героев, никак не выражает свое отношение к ним, к их поступкам, а просто фиксирует происходящее.
В космосе происходит много удивительных вещей, в результате которых появляются новые звезды, исчезают старые и формируются черные дыры. Одним из великолепных и загадочных явлений выступает гравитационный коллапс, который заканчивает эволюцию звезд.
Звездная эволюция - это цикл изменений, проходимый звездой за период ее существования (миллионы или миллиард лет). Когда водород в ней заканчивается и превращается в гелий, формируется гелиевое ядро, а сам начинает превращаться в красного гиганта - звезду поздних спектральных классов, которая обладает высокой светимостью. Их масса может в 70 раз превышать массу Солнца. Очень яркие сверхгиганты называются гипергигантами. Помимо высокой яркости они отличаются коротким периодом существования.
Сущность коллапса
Это явление считается конечной точкой эволюции звезд, вес которых составляет более трех солнечных масс (вес Солнца). Эта величина используется в астрономии и физике с целью определения веса других космических тел. Коллапс случается в том случае, когда гравитационные силы заставляют огромные космические тела с большой массой очень быстро сжиматься.
В звездах весом более трех масс Солнца есть достаточно материала для продолжительных термоядерных реакций. Когда субстанция заканчивается, прекращается и термоядерная реакция, а звезды перестают быть механически устойчивыми. Это приводит к тому, что они со сверхзвуковой скоростью начинают сжиматься к центру.
Нейтронные звезды
Когда звезды сжимаются, это приводит к возникновению внутреннего давления. Если оно растет с достаточной силой для того, чтобы остановить гравитационное сжатие, то появляется нейтронная звезда.
Такое космическое тело обладает простой структурой. Звезда состоит из сердцевины, которую покрывает кора, а она, в свою очередь, формируется из электронов и ядер атомов. Ее толщина равна примерно 1 км и является относительно тонкой, если сравнивать с другими телами, встречающимися в космосе.
Вес нейтронных звезд равен весу Солнца. Отличие между ними заключается в том, что радиус у них небольшой - не более 20 км. Внутри них взаимодействуют друг с другом атомные ядра, формируя, таким образом, ядерную материю. Именно давление со ее стороны не дает нейтронной звезде сжиматься дальше. Этот тип звезд отличается очень высокой скоростью вращения. Они способны совершать сотни оборотов в течение одной секунды. Процесс рождения начинается из вспышки сверхновой, которая возникает во время гравитационного коллапса звезды.
Сверхновые
Вспышка сверхновой представляет собой явление резкого изменения яркости звезды. Далее звезда начинает медленно и постепенно угасать. Так заканчивается последняя стадия гравитационного коллапса. Весь катаклизм сопровождается выделением большого количества энергии.
Следует заметить, что жители Земли могут увидеть этот феномен лишь постфактум. Свет достигает нашей планеты спустя долгий период после того, как произошла вспышка. Это стало причиной возникновения сложностей при определении природы сверхновых.
Остывание нейтронной звезды
После окончания гравитационного сжатия, в результате которого сформировалась нейтронная звезда, ее температура очень высока (намного выше, чем температура Солнца). Остывает звезда благодаря нейтринному охлаждению.
В течение пары минут их температура может опуститься в 100 раз. На протяжение последующих ста лет - еще в 10 раз. После того, как снижается, процесс ее охлаждения существенно замедляется.
Предел Оппенгеймера-Волкова
С одной стороны, этот показатель отображает максимально возможный вес нейтронной звезды, при котором гравитация компенсируется нейтронным газом. Это не дает возможность гравитационному коллапсу закончиться появлением черной дыры. С другой стороны, так называемый предел Оппенгеймера-Волкова является одновременно и нижним порогом веса черной дыры, которые были образованы в ходе звездной эволюции.
Из-за ряда неточностей сложно определить точное значение данного параметра. Однако предполагается, что оно находится в диапазоне от 2,5 до 3 масс Солнца. На данный момент, ученые утверждают, что самой тяжелой нейтронной звездой является J0348+0432. Ее вес составляет более двух масс Солнца. Вес самой легкой черный дыры составляет 5-10 солнечных масс. Астрофизики заявляют о том, что эти данные являются экспериментальными и касаются только на данный момент известных нейтронных звезд и черных дыр и предполагают возможность существования более массивных.
Черные дыры
Черная дыра - это один из самых удивительных феноменов, которые встречаются в космосе. Она представляет собой область пространства-времени, где гравитационное притяжение не позволяет никаким объектам выйти из нее. Покинуть ее не способны даже тела, которые могут двигаться со скоростью света (в том числе и кванты самого света). До 1967 года черные дыры назывались «застывшими звездами», «коллапсарами» и «сколлапсировавшими звездами».
У черной дыры есть противоположность. Она называется белой дырой. Как известно, из черной дыры невозможно выбраться. Что касается белых, то в них нельзя проникнуть.
Помимо гравитационного коллапса, причиной образования черной дыры может быть коллапс в центре галактики или протогалактического глаза. Также существует теория, что черные дыры появились в результате Большого Взрыва, как и наша планета. Ученые называют их первичными.
В нашей Галактике есть одна черная дыра, которая, по мнениям астрофизиков, образовалась из-за гравитационного коллапса сверхмассивных объектов. Ученые утверждают, что подобные дыры формируют ядра множества галактик.
Астрономы Соединенных Штатов Америки предполагают, что размер больших черных дыр может быть существенно недооценен. Их предположения основываются на том, что для достижения звездами той скорости, с какой они двигаются по галактике М87, находящейся в 50 миллионах световых лет от нашей планеты, масса черный дыры в центре галактики М87 должна быть не менее 6,5 миллиардов масс Солнца. На данный момент же принято считать, что вес самой большой черный дыры составляет 3 миллиарда солнечных масс, то есть более чем в два раза меньше.
Синтез черных дыр
Существует теория, что эти объекты могут появляться в результате ядерных реакций. Ученые дали им название квантовые черные дары. Их минимальный диаметр составляет 10 -18 м, а наименьшая масса - 10 -5 г.
Для синтеза микроскопических черных дыр был построен Большой адронный коллайдер. Предполагалось, что с его помощью удастся не только синтезировать черную дыру, но и смоделировать Большой Взрыв, что позволило бы воссоздать процесс образования множества космических объектов, в том числе и планеты Земля. Однако эксперимент провалился, поскольку энергии для создания черных дыр не хватило.
Теоретически в черную дыру может превратиться любое космическое тело. Например, такой планете, как Земля, для этого нужно сжаться до радиуса в несколько миллиметров, что на практике, конечно, маловероятно. В новом выпуске с премией «Просветитель» T&P публикуют отрывок из книги физика Эмиля Ахмедова «О рождении и смерти черных дыр» , в котором объясняется, как небесные тела превращаются в черные дыры и можно ли их разглядеть на звездном небе.
Как образуются черные дыры?
*Если какая-то сила сожмет небесное тело до соответствующего его массе радиуса Шварцшильда, то оно настолько искривит пространство–время, что даже свет не сможет его покинуть. Это и означает, что тело станет черной дырой.
Например, для звезды с массой Солнца радиус Шварцшильда приблизительно равен трем километрам. Сравните эту величину с настоящим размером Солнца - 700 000 километров. В то же время для планеты с массой Земли радиус Шварцшильда равен нескольким миллиметрам.
[…]Только гравитационная сила способна сжать небесное тело до таких маленьких размеров, как его шварцшильдовский радиус*, так как только гравитационное взаимодействие ведет исключительно к притяжению, и фактически неограниченно возрастает при увеличении массы. Электромагнитное взаимодействие между элементарными частицами на много порядков сильнее гравитационного. Однако любой электрический заряд, как правило, оказывается компенсированным зарядом противоположного знака. Гравитационный заряд - массу ничто не может заэкранировать.
Такая планета, как Земля, не сжимается под собственной тяжестью до соответствующих размеров Шварцшильда потому, что ее массы недостаточно для преодоления электромагнитного расталкивания ядер, атомов и молекул, из которых она состоит. А такая звезда, как Солнце, являясь намного более массивным объектом, не сжимается из-за сильного газодинамического давления за счет высокой температуры в его недрах.
Заметим, что для очень массивных звезд, с массой больше ста Солнц, сжатие не происходит в основном из-за сильного светового давления. Для звезд массивнее двухсот Солнц ни газодинамического и ни светового давления оказывается не достаточно, чтобы предотвратить катастрофическое сжатие (коллапс) такой звезды в черную дыру. Однако ниже речь пойдет об эволюции более легких звезд.
Свет и высокая температура звезд являются продуктами термоядерных реакций. Такая реакция идет потому, что в недрах звезд достаточно водорода и вещество сильно сжато под давлением всей массы звезды. Сильное сжатие позволяет преодолеть электромагнитное отталкивание одинаковых зарядов ядер водорода, ведь термоядерная реакция - это слияние ядер водорода в ядро гелия, сопровождающееся большим выделением энергии.
Рано или поздно количество термоядерного топлива (водорода) сильно сократится, световое давление ослабнет, температура упадет. Если масса звезды достаточно мала, как, например, у Солнца, то она пройдет через фазу красного гиганта и превратится в белый карлик.
Если же ее масса велика, то звезда начнет сжиматься под собственной тяжестью. Произойдет коллапс, который мы можем увидеть как взрыв сверхновой. Это очень сложный процесс, состоящий из многих фаз, и пока не все его детали ясны ученым, но многое уже понятно. Известно, например, что дальнейшая судьба звезды зависит от ее массы в момент перед коллапсом. Результатом такого сжатия может быть либо нейтронная звезда, либо черная дыра, или же комбинация из нескольких подобных объектов и белых карликов.
«Черные дыры являются результатом коллапса самых тяжелых звезд»
Нейтронные звезды и белые карлики не коллапсируют до состояния черной дыры, так как их массы недостаточно, чтобы преодолеть давление нейтронного или электронного газа соответственно. Эти давления обусловлены квантовыми эффектами, вступающими в силу после очень сильного сжатия. Обсуждение последних не имеет непосредственного отношения к физике черных дыр и выходит за рамки данной книги.
Однако если, например, нейтронная звезда находится в двойной звездной системе, то она может притягивать материю со звезды компаньона. В таком случае ее масса будет расти и, если она превысит некоторое критическое значение, опять произойдет коллапс, уже с образованием черной дыры. Критическая масса определяется из условия, что газ нейтронов создает недостаточное давление, чтобы удержать ее от дальнейшего сжатия.
*Это приблизительная оценка. Точное значение предела пока не известно. - Прим. автора.
Итак, черные дыры являются результатом коллапса самых тяжелых звезд. В современном представлении масса сердцевины звезды после выгорания термоядерного топлива должна составлять не менее двух с половиной солнечных*. Никакое известное нам состояние вещества не способно создать такое давление, которое удержало бы столь большую массу от сжатия до состояния черной дыры, если выгорело все термоядерное топливо. Факты, экспериментально подтверждающие упомянутое ограничение на массу звезды для образования черной дыры, мы обсудим чуть позже, когда будет рассказано, как астрономы обнаруживают черные дыры. […]
Рис. 7. Неверное представление о коллапсе с точки зрения стороннего наблюдателя как о замедляющемся вечном падении вместо формирования горизонта черной дыры
В связи с нашим обсуждением поучительно будет на примере вспомнить о взаимосвязи различных идей и представлений в науке. Этот рассказ, возможно, позволит читателю ощутить, насколько потенциально глубок обсуждаемый вопрос.
Известно, что Галилей пришел к тому, что сейчас называется законом Ньютона об инерциальных системах отсчета, отвечая на критику системы Коперника. Критика заключалась в том, что Земля не может вращаться вокруг Солнца по причине того, что иначе мы бы не удержались на ее поверхности.
В ответ Галилей утверждал, что Земля вращается вокруг Солнца по инерции. А инерциальное движение мы не можем отличить от покоя, так же как не ощущаем инерциальное движение, например, корабля. При этом он не верил в гравитационные силы между планетами и звездами, так как не верил в действие на расстоянии, а про существование полей он и вовсе не мог знать. Да и не принял бы столь абстрактного на тот момент объяснения.
Галилей считал, что инерциальное движение может происходить только по идеальной кривой, то есть Земля может двигаться только по окружности или же по окружности, центр которой, в свою очередь, вращается по окружности вокруг Солнца. То есть может существовать наложение разных инерциальных движений. Последний тип движения можно усложнить, добавив еще больше окружностей в композиции. Такое вращение называется движением по эпициклам. Оно было придумано еще для согласования птолемеевой системы с наблюдаемыми положениями планет.
Кстати, в момент своего создания система Коперника описывала наблюдаемые явления гораздо хуже системы Птолемея. Так как Коперник тоже верил только в движение по идеальным окружностям, у него получалось, что центры орбит некоторых планет находились за пределами Солнца. (Последнее являлось одной из причин задержки публикации Коперником своих работ. Ведь он верил в свою систему исходя из эстетических соображений, а наличие странных смещений центров орбит за пределы Солнца в эти соображения не вписывались.)
Поучительно то, что в принципе система Птолемея могла описывать наблюдаемые данные с любой наперед заданной точностью - нужно было только добавить необходимое число эпициклов. Однако, несмотря на все логические противоречия в исходных представлениях ее создателей, только система Коперника могла привести к концептуальному перевороту в наших взглядах на природу - к закону всемирного тяготения, который описывает как движение планет, так и падение яблока на голову Ньютона, а в дальнейшем и к понятию поля.
Поэтому Галилей отрицал кеплеровское движение планет по эллипсам. Они с Кеплером обменивались письмами, которые были написаны в довольно-таки раздражительном тоне*. И это несмотря на их полную поддержку одной и той же планетарной системы.
Итак, Галилей считал, что Земля движется вокруг Солнца по инерции. С точки зрения механики Ньютона это явная ошибка, так как на Землю действует гравитационная сила. Однако с точки зрения общей теории относительности Галилей должен быть прав: в силу этой теории, в гравитационном поле тела движутся по инерции по крайней мере тогда, когда их собственной гравитацией можно пренебречь. Такое движение происходит по так называемой геодезической кривой. В плоском пространстве это просто прямая мировая линия, а в случае планеты Солнечной системы это такая геодезическая мировая линия, которая отвечает эллиптической траектории, а не обязательно круговой. К сожалению, Галилей этого не мог знать.
Однако из общей теории относительности известно, что движение происходит по геодезической, только если можно пренебречь искривлением пространства самим движущимся телом (планетой) и считать, что оно искривляется исключительно гравитирующим центром (Солнцем). Возникает естественный вопрос: так прав ли был Галилей по поводу инерциальности движения Земли вокруг Солнца? И хотя это уже и не столь важный вопрос, так как теперь мы знаем причину, по которой люди не слетают с Земли, возможно, он имеет отношение к геометрическому описанию гравитации.
Как можно «увидеть» черную дыру?
[…] Перейдем теперь к обсуждению того, как черные дыры наблюдаются на звездном небе. Если черная дыра поглотила все вещество, которое ее окружало, то ее можно увидеть только через искажение лучей света от дальних звезд. То есть если бы недалеко от нас оказалась черная дыра в таком чистом виде, то мы увидели бы примерно то, что изображено на обложке. Но даже встретив подобное явление, нельзя быть уверенным, что это черная дыра, а не просто массивное, несветящееся тело. Требуется определенная работа, чтобы отличить одно от другого.
Однако в реальности черные дыры окружены облаками, содержащими элементарные частицы, пыль, газы, метеориты, планеты и даже звезды. Поэтому астрономы наблюдают нечто вроде картинки, изображенной на рис. 9. Но как они делают вывод, что это именно черная дыра, а не какая-нибудь звезда?
Рис. 9. Реальность гораздо прозаичней, и нам приходится наблюдать черные дыры в окружении различных небесных тел, газов и облаков пыли
Для начала выбирают определенного размера область на звездном небе, как правило, в двойной звездной системе или в активном ядре галактики. По спектрам излучения, исходящего из нее, определяется масса и поведение вещества в ней. Далее фиксируют, что от рассматриваемого объекта исходит излучение, как от падающих в гравитационном поле частиц, а не только от термоядерных реакций, идущих в недрах звезд. Излучение, являющееся, в частности, результатом взаимного трения падающей на небесное тело материи, содержит значительно более энергичное гамма-излучение, чем результат термоядерной реакции.
«Черные дыры окружены облаками, содержащими элементарные частицы, пыль, газы, метеориты, планеты и даже звезды»
Если наблюдаемая область достаточно мала, не является пульсаром и в ней сосредоточена большая масса, то делается вывод, что это черная дыра. Во-первых, теоретически предсказано, что после выгорания термоядерного топлива не существует никакого состояния вещества, которое могло бы создавать давление, способное предотвратить коллапс столь большой массы в столь маленькой области.
Во-вторых, как только что было подчеркнуто, рассматриваемые объекты не должны быть пульсарами. Пульсар - это нейтронная звезда, которая, в отличие от черной дыры, имеет поверхность и ведет себя как большой магнит, что является одной из тех самых более тонких характеристик электромагнитного поля, чем заряд. Нейтронные звезды, являясь результатом очень сильного сжатия исходных вращающихся звезд, совершают еще более быстрые вращения, ибо угловой момент должен сохраняться. Это приводит к тому, что такие звезды создают магнитные поля, меняющиеся во времени. Последние играют основную роль при образовании характерного пульсирующего излучения.
Все найденные на данный момент пульсары имеют массу меньше двух с половиной масс Солнца. Источники характерного энергичного гамма-излучения, масса которых превышает этот предел, не являются пульсарами. Как видно, этот предел массы совпадает с теоретическими предсказаниями, сделанными исходя из известных нам состояний вещества.
Все это, хотя и не является прямым наблюдением, представляет собой достаточно убедительную аргументацию в пользу того, что астрономы видят именно черные дыры, а не что-либо другое. Хотя что можно считать прямым наблюдением, а что нет - является большим вопросом. Ведь вы, читатель, видите не саму книгу, а лишь рассеянный ею свет. И только совокупность тактильных и визуальных ощущений убеждает вас в реальности ее существования. Точно так же и ученые делают вывод о реальности существования того или иного объекта на основании всей совокупности наблюдаемых ими данных.
