В г короленко парадокс полное содержание. Заключительный этап работы
Короленко «Парадокс» написал в 1894 году. Произведение, по словам героя рассказа, заставляет задуматься тех людей, которые считают себя несчастными. Интересен тот факт, что рассказ был написан в течение дня и день этот был не лучшим в жизни писателя.
Мальчики из состоятельной семьи обычно играли в саду и как-то увидели, что к дому подошли два человека. Один из них поразил своим обликом: он был с большой головой, немощным телом и… без рук. Но еще больше поразило их то, что мог выделывать безрукий человек: он снимал куртку, писал красивым почерком, принимал пищу. Его звали Ян Залуский. Демонстрируя эти феноменальные способности, Залуский и его помощник зарабатывали на жизнь. Кредо этого человека было быть счастливым, несмотря ни на какие трудности.
Глубокая философская мысль заключена в самом названии произведения. Парадокс – в самом понимании природы счастья. Парадокс, когда богатый, успешный, здоровый человек считает себя несчастным. Парадокс и в том, что калека наделен силой духа, проповедует философию счастья и делает это убедительно.
Короленко Владимир Галактионович
Парадокс
В.Г.КОРОЛЕНКО
ПАРАДОКС
Подготовка текста и примечания: С.Л.КОРОЛЕНКО и Н.В.КОРОЛЕНКО-ЛЯХОВИЧ
Для чего собственно создан человек, об этом мы с братом получили некоторое понятие довольно рано. Мне, если не ошибаюсь, было лет десять, брату около восьми. Сведение это было преподано нам в виде краткого афоризма, или, по обстоятельствам, его сопровождавшим, скорее парадокса. Итак, кроме назначения жизни, мы одновременно обогатили свой лексикон этими двумя греческими словами.
Было это приблизительно около полудня знойного и тихого июньского дня. В глубоком молчании сидели мы с братом на заборе под тенью густого серебристого тополя и держали в руках удочки, крючки которых были опущены в огромную бадью с загнившей водой. О назначении жизни, в то время, мы не имели еще даже отдаленного понятия, и, вероятно, по этой причине, вот уже около недели любимым нашим занятием было - сидеть на заборе, над бадьей, с опущенными в нее крючками из простых медных булавок и ждать, что вот-вот, по особой к нам милости судьбы, в этой бадье и на эти удочки клюнет у нас "настоящая", живая рыба.
Правда, уголок двора, где помещалась эта волшебная бадья, и сам по себе, даже и без живой рыбы, представлял много привлекательного и заманчивого. Среди садов, огородов, сараев, двориков, домов и флигелей, составлявших совокупность близко известного нам места, этот уголок вырезался как-то так удобно, что никому и ни на что не был нужен; поэтому мы чувствовали себя полными его обладателями, и никто не нарушал здесь нашего одиночества.
Середину этого пространства, ограниченного с двух сторон палисадником и деревьями сада, а с двух других пустыми стенами сараев, оставлявшими узкий проход, занимала большая мусорная куча. Стоптанный лапоть, кем-то перекинутый через крышу сарая, изломанное топорище, побелевший кожаный башмак с отогнувшимся кверху каблуком и безличная масса каких-то истлевших предметов, потерявших уже всякую индивидуальность,- нашли в тихом углу вечный покой после более или менее бурной жизни за его пределами... На вершине мусорной кучи валялся старый-престарый кузов какого-то фантастического экипажа, каких давно уже не бывало в действительности, то есть в каретниках, на дворах и на улицах. Это был какой-то призрачный обломок минувших времен, попавший сюда, быть может, еще до постройки окружающих зданий и теперь лежавший на боку с приподнятой кверху осью, точно рука без кисти, которую калека показывает на паперти, чтобы разжалобить добрых людей. На единственной половинке единственной дверки сохранились еще остатки красок какого-то герба, и единственная рука, закованная в стальные нарамники и державшая меч, высовывалась непонятным образом из тусклого пятна, в котором чуть рисовалось подобие короны. Остальное все распалось, растрескалось, облупилось и облезло в такой степени, что уже не ставило воображению никаких прочных преград; вероятно, поэтому старый скелет легко принимал в наших глазах все формы, всю роскошь и все великолепие настоящей золотой кареты.
Когда нам приедались впечатления реальной жизни на больших дворах и в переулке, то мы с братом удалялись в этот уединенный уголок, садились в кузов,- и тогда начинались здесь чудеснейшие приключения, какие только могут постигнуть людей, безрассудно пускающихся в неведомый путь, далекий и опасный, в такой чудесной и такой фантастической карете. Мой брат, по большей части, предпочитал более деятельную роль кучера. Он брал в руки кнут из ременного обрезка, найденного в мусорной куче, затем серьезно и молча вынимал из кузова два деревянных пистолета, перекидывал через плечо деревянное ружье и втыкал за пояс огромную саблю, изготовленную моими руками из кровельного тесу. Вид его, вооруженного таким образом с головы до ног, настраивал тотчас же и меня на соответствующий лад, и затем, усевшись каждый на свое место, мы отдавались течению нашей судьбы, не обмениваясь ни словом!. Это не мешало нам с той же минуты испытывать общие опасности, приключения и победы. Очень может быть, конечно, что события не всегда совпадали с точки зрения кузова и козел, и я предавался упоению победы в то самое время, как кучер чувствовал себя на краю гибели... Но это ничему, в сущности, не мешало. Разве изредка я принимался неистово палить из окон, когда кучер внезапно натягивал вожжи, привязанные к обломку дышла,- и тогда брат говорил с досадой:
Что ты это, ей-богу!.. Ведь это гостиница... Тогда я приостанавливал пальбу, выходил из кузова и извинялся перед гостеприимным трактирщиком в причиненном беспокойстве, между тем как кучер распрягал лошадей, поил их у бадьи, и мы предавались мирному, хотя и короткому отдыху в одинокой гостинице. Однако случаи подобных разногласий бывали тем реже, что я скоро отдавался полету чистой фантазии, не требовавшей от меня внешних проявлений. Должно быть, в щелях старого кузова засели с незапамятных времен,- выражаясь по-нынешнему,- какие-то флюиды старинных происшествий, которые и захватывали нас сразу в такой степени, что мы могли молча, почти не двигаясь и сохраняя созерцательный вид, просидеть на своих местах от утреннего чая до самого обеда. И в этот промежуток от завтрака и до обеда вмещались для нас целые недели путешествий, с остановками в одиноких гостиницах, с ночлегами в поле, с длинными просеками в черном лесу, с дальними огоньками, с угасающим закатом, с ночными грозами в горах, с утренней зарей в открытой степи, с нападениями свирепых бандитов и, наконец, с туманными женскими фигурами, еще ни разу не открывавшими лица из-под густого покрывала, которых мы, с неопределенным замиранием души, спасали из рук мучителей на радость или на горе в будущем...
И все это вмещалось в тихом уголке, между садом н сараями, где, кроме бадьи, кузова и мусорной кучи, не было ничего... Впрочем, были еще лучи солнца, пригревавшие зелень сада и расцвечивавшие палисадник яркими, золотистыми пятнами; были еще две доски около бадьи и широкая лужа под ними. Затем, чуткая тишина, невнятный шопот листьев, сонное чирикание какой-то птицы в кустах и... странные фантазии, которые, вероятно, росли здесь сами по себе, как грибы в тенистом месте,- потому что нигде больше мы не находили их с такой легкостью, в такой полноте и изобилии... Когда, через узкий переулок и через крыши сараев, долетал до нас досадный призыв к обеду или к вечернему чаю,- мы оставляли здесь, вместе с пистолетами и саблями, наше фантастическое настроение, точно скинутое с плеч верхнее платье, в которое наряжались опять тотчас по возвращении.
Однако с тех пор как брату пришла оригинальная мысль вырезать кривые и узловатые ветки тополя, навязать на них белые нитки, навесить медные крючки и попробовать запустить удочки в таинственную глубину огромной бадьи, стоявшей в углу дворика, для нас на целую неделю померкли все прелести золотой кареты. Во-первых, мы садились оба, в самых удивительных позах, на верхней перекладине палисадника, углом охватывавшего бадью и у которого мы предварительно обломали верхушки балясин. Во-вторых, над нами качался серебристо-зеленый шатер тополя, переполнявший окружающий воздух зеленоватыми тенями и бродячими солнечными пятнами. В-третьих, от бадьи отделялся какой-то особенный запах, свойственный загнившей воде, в которой уже завелась своя особенная жизнь, в виде множества каких-то странных существ, вроде головастиков, только гораздо меньше... Как ни покажется это странно, но запах этот казался нам, в сущности, приятным и прибавлял, с своей стороны, нечто к прелестям этого угла над бадьей...
В то время как мы сидели по целым часам на заборе, вглядываясь в зеленоватую воду, из глубины бадьи то и дело подымались стайками эти странные существа, напоминавшие собой гибкие медные булавки, головки которых так тихо шевелили поверхность воды, между тем как хвостики извивались под ними, точно крошечные змейки. Это был целый особый мирок, под этою зеленою тенью, и, если сказать правду, в нас не было полной уверенности в том, что в один прекрасный миг поплавок нашей удочки не вздрогнет, не пойдет ко дну и что после этого который-нибудь из нас не вытащит на крючке серебристую, трепещущую живую рыбку. Разумеется, рассуждая трезво, мы не могли бы не придти к заключению, что событие это выходит за пределы возможного. Но мы вовсе не рассуждали трезво в те минуты, а просто сидели на заборе, над бадьей, под колыхавшимся и шептавшим зеленым шатром, в соседстве с чудесной каретой, среди зеленоватых теней, в атмосфере полусна и полусказки...
Вдобавок мы не имели тогда ни малейшего понятия о назначении жизни...
Однажды, когда мы сидели таким образом, погруженные в созерцание неподвижных поплавков, с глазами, прикованными к зеленой глубине бадьи,- из действительного мира, то есть со стороны нашего дома, проник в наш фантастический уголок неприятный и резкий голос лакея Павла. Он, очевидно, приближался к нам и кричал:
Панычи, панычи, э-эй! Идить бо до покою!
"Идти до покою",- значило идти в комнаты, что нас на этот раз несколько озадачило. Во-первых, почему это просто "до покою", а не к обеду, который в этот день действительно должен был происходить ранее
В. Г. Короленко
Парадокс
Ян Криштоф Залуский - главный герой. Калека, у которого от рождения нет рук; у него большая голова, бледное лицо «с подвижными острыми чертами и большими, проницательными бегающими глазами». «Туловище было совсем маленькое, плечи узкие, груди и живота не было видно из-под широкой, с сильной проседью бороды». Ноги «длинные и тонкие», с их помощью «феномен», как его называет сопровождающий, «долгоусый» субъект, снимает с головы картуз, расчесывает гребенкой бороду, крестится и, наконец, пишет на белом листке «ровную красивую строчку»: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Эта фраза действительно стала, как её и называет Залуский, афоризмом, причем особенно расхожим в советское время. Но это, подчеркивал Залуский, не только афоризм, но и «парадокс». «Человек создан для счастья, только счастье не всегда создано для него», - говорит он позднее. Короленко, не раз показывавший болезни и человеческие увечья (вплоть до повести «Без языка», где положение человека в чужой стране придает понятию немоты философское звучание), подчеркивает парадокс Залуского не только для более острого изображения взаимоотношений между людьми (растерянное высокомерие доктора Дударова и достоинство Залуского) и не из педагогических целей, но ради утверждения центральной идеи всего своего творчества: «Жизнь… кажется мне проявлением общего великого закона, главные основные черты которого - добро и счастье. Общий закон жизни есть стремление к счастию и все более широкое его осуществление». Именно врожденное несчастье Залуского помогло ему выразить эту свою заветную мысль с особой убедительностью.
Сейчас смотрят:
Лесной доктор Это же дятел, лесной доктор, ритмично выстукивает звуки, которые проносятся по всему лесу! Маленькая птичка с нарядным ярко-красным хохолком, головка и спинка черные. На черных крыльях белые полоски и пятнышки. «Прилетели уланы, серые жупаны, красные шапочки: рубят пень на шепочки».
Недаром Буало, высоко ценивший творчество Мольера, обвинял своего друга в том, что он «слишком народен». Народность комедий Мольера, которая проявлялась и в их содержании, и в их форме, основывалась, прежде всего, на народных традициях фарса. Мольер следовал этим традициям в своем литературном и актерском творчестве, всю жизнь сохраняя пристрастие к демократическому театру. О народности творчества Мольера свидетельствуют и его народные персонажи. Это, прежде всего, слуги: Маскариль, Сганарель, С
Зелений сад і смерекова хата… Слова, які вливаються в душу кожної людини, що носить в собі горде звання українця! Ми – це народ, якого розривали війни, над яким глузував світ, ми ті, чию мову загортали в пісок, а рідну пісню спалювали як солому. Та ми не перестали бути громадянами своєї гідності та своєї країни – України! Вона по сьогодні привертає увагу кожного, хто б міг її побачити.Від сходу до заходу, з півдня на північ вона безмежна і жива, простора і дорогоцінна. Ці ліси, яким по кілька т
Николай Васильевич Гоголь, всем сердцем любя Россию, не мог оставаться в стороне, видя, что она погрязла в болоте коррумпированного чиновничества, и поэтому создает два произведения, отображающих всю действительность состояния страны. Одним из этих произведений является комедия "Ревизор", в которой Гоголь задумал посмеяться над тем, что "действительно достойно осмеяния всеобщего". Гоголь признавался, что в "Ревизоре" он. решил "собрать в одну кучу все дурное в России, все несправедливости". В 18
Галицько-волинський літопис – нетлінна пам’ятка давньої української літератури. У ньому висвітлюються події XIII століття, коли правив князь Данило Галицький, а саме – 92 роки з галицько-волинського життя.Схоже, що автор симпатизує Данилу, оскільки на це вказує зміст твору. У першій частині виражається неприховане захоплення діями князя. Почавши оповідь ще з дитинства Романовича, автор ніби пише на замовлення його особистий літопис. Він натхненно описує досягнення Данила у військовій справі, під
В центре рассказа И. А. Бунина «Цифры» - непростые отношения между взрослыми и детьми. Это” произведение призывает не омрачать бессердечием радостный мир детства. Взрослые, не желая выходить на улицу за карандашами и бумагой, обманули маленького мальчика и сказали ему, что все магазины закрыты: «Уж очень не хотелось мне идти в город», «Придет полицейский и арестует», «Вредно, не полагается баловать детей». Позже они поняли, что поступили неправильно, но признавать свою ошибку (ведь они - взросл
Мотив узничества - один из ведущих мотивов романтизма - неоднократно обыгрывался в русской литературе. Чаще всего заключение воспринималось как условный символ, хотя иногда носило элементы автобиографического характера. Так, стихотворение М. Ю. Лермонтова «Узник» было написано поэтом во время его ареста, последовавшего после поэтического отзыва на смерть Пушкина. Заключенный под стражу, оторванный от родных и друзей, поэт не прекращал писать стихи. Доступ к нему имел только камердинер, приносивш
Когда я вырасту, то хочу стать успешным человеком. Знаю: путь к успеху начинается с детства. Прежде всего нужно быть здоровой, опрятной и организованной. Важно правильно определять цель и идти к ней. Надо уметь планировать свое время и выполнять свое дневное расписание. Важной ступенью к успеху является уважение к возрасту и опыту старших поколений. Надо научиться внимательно слушать учителей и родителей, а также старательно выполнять задания и правильно их систематизировать.Постоянная работа на
Речь идет о первом противоречии, которое автору удалось пережить в глубоком детстве. Они с братишкой играли во дворе, пытаясь выудить рыбу из старой бочки с тухлой водой, тут во дворе начал собираться народ со всей округи. К их дому подъезжала телега с очень страшным человеком, - у него не было рук, огромная голова с бородой, маленькое туловище и худые длинные ноги, похожие на лапы паука. Человека того звали Ян Криштоф Залуский.
По дворам калеку возил его родственник Матвей. Он громко объявлял, что к ним приехал феномен, который знает прошлое, настоящее и будущее. Он говорил, что тот знает, как читать мысли, и может угадать желания человека. В подтверждение этому Ян определил доктора в толпе и обратился к матери автора, сказав, что каждый кормится, как может.
Матвей говорил, что его феномен расчесывается ногами, ими же снимает и одевает шляпу и даже крестится ногами. Пока все это калека демонстрировал, провожатый живо собирал деньги в шляпу. Подняв своей длинной ногой серебряную монету доктора, калека пообещал отдать ее первому встретившемуся нищему.
Тут, за отдельную плату, Ян предложил написать афоризм на бумаге. Люди стояли, не решаясь подойти, и тогда безрукий калека подозвал автора с его братом. Мальчишки робко подошли, ловя прозорливый взгляд калеки. Тот аккуратно написал на белом листе, что человек создан для счастья, как птица для полета. Это вызвало восхищение и благодарность матери автора, и она пригласила Яна с его сопроводителем на обед, дав им денег. Отец мальчишек заметил, что подобный афоризм звучит как парадокс в устах калеки, на что Ян с подтверждением засмеялся.
Во время обеда Залуский заметил, что человек создан для счастья, но счастье не всегда создано для человека, именно поэтому у него нет рук, а у его сопровождающего пустая голова. В это время мама мальчишек кормила калеку из ложечки. После мальчики проследили за феноменом, - он действительно отдал серебряную монету нищему.
Этот случай сломал все иллюзорные представления о мире у детей, - это был их первый опыт, когда они столкнулись с реальностью и парадоксом. Ночью дети плакали, потому что им снился противоречивый феномен с его прозорливым то добрым, то грустным взглядом.
Главная мысль
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Короленко. Все произведения
- Без языка
- Парадокс
- Чудная
Парадокс. Картинка к рассказу
Сейчас читают
- Краткое содержание Паустовский Скрипучие половицы
Как и в остальных произведениях К.Г. Паустовского, в «Скрипучих половицах» автор затрагивает тему Родины, тему России. Паустовский восхищается красотой русской природы и делится с читателями своими чувствами
- Краткое содержание Пруст В поисках утраченного времени
Великий писатель Марсель Пруст делится своими впечатлениями и переживаниями в своих творениях. Все произведения автора затрагивают жизненно – важные проблемы всего общества
- Краткое содержание Каменный гость Пушкина
Главный герой произведения – Дон Гуан. В начале пьесы он со слугой ждет, когда стемнеет, чтобы зайти в город. Он считает, что в темноте его никто не признает. Оказывается, что Дона выгнали из страны за то, что он убил дворянина.
- Булгаков
Короленко Владимир Галактионович
Парадокс
В.Г.КОРОЛЕНКО
ПАРАДОКС
Подготовка текста и примечания: С.Л.КОРОЛЕНКО и Н.В.КОРОЛЕНКО-ЛЯХОВИЧ
Для чего собственно создан человек, об этом мы с братом получили некоторое понятие довольно рано. Мне, если не ошибаюсь, было лет десять, брату около восьми. Сведение это было преподано нам в виде краткого афоризма, или, по обстоятельствам, его сопровождавшим, скорее парадокса. Итак, кроме назначения жизни, мы одновременно обогатили свой лексикон этими двумя греческими словами.
Было это приблизительно около полудня знойного и тихого июньского дня. В глубоком молчании сидели мы с братом на заборе под тенью густого серебристого тополя и держали в руках удочки, крючки которых были опущены в огромную бадью с загнившей водой. О назначении жизни, в то время, мы не имели еще даже отдаленного понятия, и, вероятно, по этой причине, вот уже около недели любимым нашим занятием было - сидеть на заборе, над бадьей, с опущенными в нее крючками из простых медных булавок и ждать, что вот-вот, по особой к нам милости судьбы, в этой бадье и на эти удочки клюнет у нас "настоящая", живая рыба.
Правда, уголок двора, где помещалась эта волшебная бадья, и сам по себе, даже и без живой рыбы, представлял много привлекательного и заманчивого. Среди садов, огородов, сараев, двориков, домов и флигелей, составлявших совокупность близко известного нам места, этот уголок вырезался как-то так удобно, что никому и ни на что не был нужен; поэтому мы чувствовали себя полными его обладателями, и никто не нарушал здесь нашего одиночества.
Середину этого пространства, ограниченного с двух сторон палисадником и деревьями сада, а с двух других пустыми стенами сараев, оставлявшими узкий проход, занимала большая мусорная куча. Стоптанный лапоть, кем-то перекинутый через крышу сарая, изломанное топорище, побелевший кожаный башмак с отогнувшимся кверху каблуком и безличная масса каких-то истлевших предметов, потерявших уже всякую индивидуальность,- нашли в тихом углу вечный покой после более или менее бурной жизни за его пределами... На вершине мусорной кучи валялся старый-престарый кузов какого-то фантастического экипажа, каких давно уже не бывало в действительности, то есть в каретниках, на дворах и на улицах. Это был какой-то призрачный обломок минувших времен, попавший сюда, быть может, еще до постройки окружающих зданий и теперь лежавший на боку с приподнятой кверху осью, точно рука без кисти, которую калека показывает на паперти, чтобы разжалобить добрых людей. На единственной половинке единственной дверки сохранились еще остатки красок какого-то герба, и единственная рука, закованная в стальные нарамники и державшая меч, высовывалась непонятным образом из тусклого пятна, в котором чуть рисовалось подобие короны. Остальное все распалось, растрескалось, облупилось и облезло в такой степени, что уже не ставило воображению никаких прочных преград; вероятно, поэтому старый скелет легко принимал в наших глазах все формы, всю роскошь и все великолепие настоящей золотой кареты.
Когда нам приедались впечатления реальной жизни на больших дворах и в переулке, то мы с братом удалялись в этот уединенный уголок, садились в кузов,- и тогда начинались здесь чудеснейшие приключения, какие только могут постигнуть людей, безрассудно пускающихся в неведомый путь, далекий и опасный, в такой чудесной и такой фантастической карете. Мой брат, по большей части, предпочитал более деятельную роль кучера. Он брал в руки кнут из ременного обрезка, найденного в мусорной куче, затем серьезно и молча вынимал из кузова два деревянных пистолета, перекидывал через плечо деревянное ружье и втыкал за пояс огромную саблю, изготовленную моими руками из кровельного тесу. Вид его, вооруженного таким образом с головы до ног, настраивал тотчас же и меня на соответствующий лад, и затем, усевшись каждый на свое место, мы отдавались течению нашей судьбы, не обмениваясь ни словом!. Это не мешало нам с той же минуты испытывать общие опасности, приключения и победы. Очень может быть, конечно, что события не всегда совпадали с точки зрения кузова и козел, и я предавался упоению победы в то самое время, как кучер чувствовал себя на краю гибели... Но это ничему, в сущности, не мешало. Разве изредка я принимался неистово палить из окон, когда кучер внезапно натягивал вожжи, привязанные к обломку дышла,- и тогда брат говорил с досадой:
Что ты это, ей-богу!.. Ведь это гостиница... Тогда я приостанавливал пальбу, выходил из кузова и извинялся перед гостеприимным трактирщиком в причиненном беспокойстве, между тем как кучер распрягал лошадей, поил их у бадьи, и мы предавались мирному, хотя и короткому отдыху в одинокой гостинице. Однако случаи подобных разногласий бывали тем реже, что я скоро отдавался полету чистой фантазии, не требовавшей от меня внешних проявлений. Должно быть, в щелях старого кузова засели с незапамятных времен,- выражаясь по-нынешнему,- какие-то флюиды старинных происшествий, которые и захватывали нас сразу в такой степени, что мы могли молча, почти не двигаясь и сохраняя созерцательный вид, просидеть на своих местах от утреннего чая до самого обеда. И в этот промежуток от завтрака и до обеда вмещались для нас целые недели путешествий, с остановками в одиноких гостиницах, с ночлегами в поле, с длинными просеками в черном лесу, с дальними огоньками, с угасающим закатом, с ночными грозами в горах, с утренней зарей в открытой степи, с нападениями свирепых бандитов и, наконец, с туманными женскими фигурами, еще ни разу не открывавшими лица из-под густого покрывала, которых мы, с неопределенным замиранием души, спасали из рук мучителей на радость или на горе в будущем...
И все это вмещалось в тихом уголке, между садом н сараями, где, кроме бадьи, кузова и мусорной кучи, не было ничего... Впрочем, были еще лучи солнца, пригревавшие зелень сада и расцвечивавшие палисадник яркими, золотистыми пятнами; были еще две доски около бадьи и широкая лужа под ними. Затем, чуткая тишина, невнятный шопот листьев, сонное чирикание какой-то птицы в кустах и... странные фантазии, которые, вероятно, росли здесь сами по себе, как грибы в тенистом месте,- потому что нигде больше мы не находили их с такой легкостью, в такой полноте и изобилии... Когда, через узкий переулок и через крыши сараев, долетал до нас досадный призыв к обеду или к вечернему чаю,- мы оставляли здесь, вместе с пистолетами и саблями, наше фантастическое настроение, точно скинутое с плеч верхнее платье, в которое наряжались опять тотчас по возвращении.
